Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

Взаимно и гость обязан соображаться с хозяином. Старинная пословица говорит: "Рыбу и гостя не больше трех дней можно держать в доме без порчи". Правило сие имеет исключение; но то в нем очень справедливо, что никогда не должно навязываться, а иметь довольно рассудительности, чтоб видеть, как долго присутствие наше может быть приятно и никому не отяготительно.

Не всегда можно иметь расположение и хозяйством своим распорядиться так, чтоб охотно принимать или долго удерживать у себя гостей. И потому надобно избегать, чтоб не приходить нечаянно или не называться самому к людям, не на большой ноге живущим. Обязанность наша есть сколь можно менее отягощать человека, нас гостеприимствующего.

Если хозяину нужно говорить с кем-либо из своих домашних или он занят другим делом, то должно тихо удалиться, пока он все нужное окончит. Надобно также соображаться с принятыми в доме обыкновениями, с господствующим в семействе тоном, точно как бы мы сами к оному принадлежали; требовать мало прислуги, довольствоваться малым, не вмешиваться в хозяйство, не досаждать причудами, и если чего, по мнению нашему, в угощении недоставало или же что-либо в доме нам не понравилось, не насмехаться над тем стороною».

Глава IX. « Женский пол не токмо пренебрегать не надобно, но стараться во всем угождать » {1}

«Я любил женщин до обожания и не смею о них умолчать, — писал Я. И. де Санглен. — Они слишком великую роль играют в жизни моей до самых поздних лет. Находясь с молоду на земле рыцарской, был я рыцарем и трубадуром, а женщины возвышали дух мой. В то время они поистине были нашими образовательницами; рекомендация их чтилась высоко. "Как принят он в обществе дам?" был столь важный вопрос, как ныне "богат ли он?" Дамы получали эти вежливости, возжигали в душе стремление перещеголять других людей не чинами, не скоплением неправедных богатств, а возвышенностью духа»^{2}.

Одним из таких рыцарей и трубадуров был А. Б. Куракин. Из-за «рыцарского чувства» к прекрасному полу он чуть было не поплатился жизнью. В 1808 году А. Б. Куракин был назначен русским послом в Париже. Во время пожара на балу по случаю бракосочетания Наполеона I с эрцгерцогиней Марией-Луизой «наш пышный посол, князь Куракин Александр Борисович, совоспитанник Павла, сохраняя, как святыню, всю строгость придворного этикета, заведенного его царственным другом, простирал свою вежливость и рыцарское чувство к дамам до того, что оставался почти последним в огромной, объятой пламенем зале, выпроваживая особ прекрасного пола и отнюдь не дозволяя себе ни на один шаг их опереживать. Следствием такой утонченной учтивости даже под страхом смерти было то, что Куракина сбили с ног, повалили на пол, через него и по нем ходили и едва могли спасти. На нем еще во время проводов загорелся великолепный французский кафтан старинного покроя, и скоро раскалились и золотые эполеты, пуговицы и ордена, залитые бриллиантами. Всего более пострадали у него пальцы от разгоревшихся перстней и колец. Куракин долго страдал от ожогов по всему телу, и не прежде конца лета знаменитые врачи Парижа дозволили ему выехать из своих посольских палат, чтобы поселиться на даче…»^{3}.

М. И. Пыляев так описал «несчастье» с Куракиным: «Он очень обгорел, у него совсем не осталось волос, голова повреждена была во многих местах, и особенно пострадали уши, ресницы сгорели, ноги и руки были раздуты и покрыты ранами, на одной руке кожа слезла, как перчатка. Спасением своим он отчасти был обязан своему мундиру, который весь был залит золотом; последнее до того нагрелось, что вытащившие его из огня долго не могли поднять его, обжигаясь от одного прикосновения к его одежде. Независимо от здоровья Куракин лишился еще во время суматохи бриллиантов на сумму более 70 000 франков…»^{4}.

В отряде рыцарей и трубадуров был и граф Остерман. «Воинское рыцарство имело в графе Остермане и нежный оттенок средневекового рыцарства, — читаем в «Старой записной книжке» П. А. Вяземского. — Он всегда носил в сердце цвета возлюбленной госпожи своей (la dame de ses pensées). Правда, и цвета, и госпожи по временам сменялись другими, но чувство, но сердечное служение оставались неизменными посреди радужных переливов и изменений. Это рыцарство, это кумиропоклонение пред образом любимой женщины было одною из отличительных примет русского или, по крайней мере, петербургского общества в первые годы царствования императора Александра. Оно придало этому обществу особый колорит вежливости и светской утонценности. Были, разумеется, и тогда материалисты в любви, но много было и сердечных идеалогов. Это был золотой век для женщины и золотой век для образованного общества…