Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне

— Да. Постой… я… видела его, — невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его-, его — Николая или его — Андрея.

"Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видела?" — мелькнуло в голове Сони.

— Да, я его видела, — сказала она.

— Как же? Как же? Стоит или лежит?

— Нет, я видела…То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.

— Андрей лежит? Он болен? — испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.

— Нет, напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, — и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.

— Ну а потом, Соня?..

— Тут я не рассмотрела, что-то синее и красное…

— Соня! Когда он вернется? Когда я увижу его? Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за все мне страш

— но… — заговорила Наташа и, не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как подушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна».

Одним из любимых развлечений в Ясной Поляне был ручной медведь, появление которого сопровождалось отчаянным лаем деревенских собак. Почти все жители усадьбы сбегались на это представление, героями которого были не только медведь на цепи, но и «коза», и еще мальчик. Поводырь командовал, дергая цепью:

— Михайло Иваныч, поклонись господам.

Медведь кряхтел, вставал на задние лапы и, звеня цепью, кланялся в ноги.

— Покажи, как поповы ребята горох воруют.

Медведь ложился на землю и крался к воображаемому гороху.

— Покажи, как барышня прихорашивается.

Медведь садился на задние лапы, перед ним держали

зеркальце, и он передними лапами гладил себе морду.

— Умри!

Медведь, кряхтя, ложился и лежал неподвижно.

Затем начиналась пляска медведя с «козой». «Коза» — это человек, надевавший на себя покрывало, из которого кверху торчала трещотка. Трещотка трещала, поводырь бил в барабан, и медведь вставал на задние лапы, а «коза» плясала. Цирковое представление завершалось тем, что всем актерам, в том числе и медведю, подносили водку. Медведь с удовольствием выпивал водку, которую ему из стакана вплескивали в пасть, становился добродушным, ложился на спину и будто улыбался. Этот забавный эпизод поведал старший сын Толстого.

А Татьяна Львовна, старшая дочь писателя, рассказывала в своих воспоминаниях о карлике, жившем одно время в яснополянском доме: «На его обязанности лежала колка дров, и кроме этого он всегда играл важную роль в забавах и маскарадах Ясной Поляны».

Дворянский маскарад вместе с крестьянскими ряжеными образовывали на Святках общую игровую субстанцию. Не раз в Ясной Поляне устраивались детские карнавалы, на которых собирались дети и взрослые,

среди которых были Лев Николаевич, К. А. Иславин (дядя Софьи Андреевны), Д. А Дьяков (друг семьи), которые разыгрывали «медвежью потеху» и «козу».

«Сквозь толпу стоящей у двери прислуги проталкивались вожак, два медведя и коза, — вспоминала о безмятежной поре детства Татьяна Львовна Толстая. — Я сразу вижу, что медведи не настоящие, а одетые в вывернутые шубы люди. Но они все-таки страшные, иногда кто-нибудь из них ко мне подходит, я с визгом убегаю. Оба медведя тихонько рычат, а поводырь их успокаивает. Очень смешна коза. Она очень высокая. Вся закутана в какой-то мешок. Шея у нее сделана из палки, а на конце этой палки вместо головы приделаны две дощечки. Дощечки эти изображают рот, и они открываются оттого, что к ним приделаны веревочки, которые человек, изображающий козу, дергает.

Поводырь заставляет своих животных проделать всякие смешные штучки. Они показывают, как ребята горох воруют, как красавица в зеркало смотрится и прихорашивается, как старая баба на барщину идет и прихрамывает. При этом поводырь приговаривает такие уморительные прибаутки, что за каждой следует взрыв хохота всей залы.

Но вот музыка играет бодрее и веселее, и коза, и медведь, и поводырь — все принимаются плясать. Очень смешно пляшет коза, щелкая дощечками.

Мы, дети, не участвуем, а только смотрим и стараемся узнать наряженных. Поводыря узнать нетрудно: у кого может быть такой толстый живот и кто может придумать такие смешные прибаутки, как не Микликсеич?

— А это папа, — говорим мы, подходя к козе, это папа так смешно плясал, щелкая дощечками. В двух медведях мы узнаем дядю Костю и Николеньку».

В 1879 году Софья Андреевна писала о праздновании Святок своей сестре: «А мы очень весело провели праздники. Первый день прошел тихо, с пудингом, репетициями и приготовлениями к спектаклю. На второй день мы к обеду уехали к Дельвиг в Тулу. После обеда опять делали репетиции, танцевали. Вдруг кто-то упомянул о цирке. Дети пристали, стали просить. Нечего делать, послали Анюту и Сережу за билетами и поехали в цирк

Из цирка поехали ужинать и пить чай к Дельвиг, и дома очутились в первом часу ночи.

Потом Николенька с женой приехали к нам гостить и Страхов из Петербурга. На четвертый праздник все Дельвиг приехали к нам.