Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

— Это капризное создание, — добавила та. — Тщетно Сулейман ласкает ее и закармливает сладостями: Худ-Худ упорно не дается ему в руки; он так ни разу и не добился, чтобы она села к нему на плечо.

Адонирам на минуту задумался, потом его словно осенило вдохновение, и он улыбнулся. Сарахиль насторожилась.

Мастер встал и произнес имя Худ-Худ. Сидевшая на ветке птица искоса поглядела на него, но не двинулась с места. Он шагнул вперед и начертил в воздухе магическую букву «атау». Тогда Худ-Худ расправила крылья, покружила над его головой и послушно опустилась к нему на руку.

— Так я угадала верно, — сказала Сарахиль. — Сбылось предсказание оракула.

— О священные тени моих предков! О Тувал-Каин, отец мой! Вы не обманули меня! Балкида, душа света, сестра моя, моя супруга, я нашел вас наконец! На всей земле лишь вы и я можем повелевать крылатым посланником духов огня, породивших нас.

— Как? О Господи, так, значит, Адонирам…

— Последний отпрыск Хуша, внука іувал-Каина, к чьему роду принадлежите и вы через Саву, брата охотника Нимрода и предка химьяритов… Но тайна нашего происхождения должна быть навеки скрыта от сынов Сима, вылепленных из глины и ила.

— Мне следует склониться перед моим господином, — сказала Балкида, протягивая мастеру руку, — ибо теперь я знаю, что по велению судьбы не могу принять ничьей любви, кроме любви Адонирама.

— Ах, — отвечал он, падая к ее ногам, — от одной лишь Балки-ды хочу я получить столь драгоценный дар! Сердце мое устремилось навстречу вашему, и с той минуты, когда вы предстали передо мной, я ваш раб.

<…>

Вскоре на внутреннюю паперть храма впустили трех ремесленников, и они пали ниц у ног Сулеймана. Все трое держались скованно, глаза их бегали.

— Да пребудет истина на устах ваших, — сказал им Сулейман, — и не пытайтесь лукавить с царем: ваши самые потаенные мысли ведомы ему. Ты, Фанор, простой ремесленник из цеха каменщиков и враг Адонирама, ибо тебе ненавистно главенство рудокопов, ты хотел уничтожить творение твоего мастера и для этого подмешал горючие материалы в кирпич его печей. Ты, Амру, подмастерье цеха плотников, подставил балки языкам пламени, чтобы ослабить опоры медного моря. Ну а ты, Мифусаил, рудокоп из колена Рувимова, ты подмешал в литье сернистую лаву с берегов озера Гоморра. Все трое вы тщетно добиваетесь звания и жалованья мастеров. Теперь вы убедились, что от моей проницательности не могут укрыться самые тайные ваши дела?

— О великий царь, — трепеща, ответил Фанор, — это все клевета Адонирама, который задумал погубить нас.

— Адонирам даже не подозревает о вашем заговоре, он известен мне одному. Знайте, что все тайны открыты прозорливости того, кому покровительствует Адонаи.

Удивление на лице Садока сказало Сулейману о том, что его первосвященник не слишком полагается на покровительство Адонаи.

— Поэтому, — продолжал царь, — не тратьте попусту слов, пытаясь скрыть истину. То, что вы скажете, мне уже известно, я лишь хочу испытать вашу преданность.

— Государь, — начал Амру, не менее испуганный, чем его сообщники, — я следил денно и нощно за всеми мастерскими, складами и кузницами. Ни разу там не появился Адонирам.

— Что до меня, — добавил Фанор, — мне пришло в голову спрятаться под вечер за гробницей царевича Абсалома ибн Дауда на дороге, что ведет с Мории к лагерю савеян. В третьем часу пополуночи мимо меня прошел человек в длинном халате и тюрбане, какие носят йеменцы. Я подкрался ближе и узнал Адонирама; он направлялся к шатрам царицы. Но он заметил меня, и я не решился последовать за ним.

— Государь, — заговорил в свою очередь Мифусаил, — вы знаете всё, и нет границ вашей мудрости; я буду откровенен до конца. Если то, что я скажу, может стоить жизни вашим рабам, поневоле приоткрывшим столь страшные тайны, соблаговолите отпустить моих товарищей, чтобы слова мои пали лишь на меня одного.

Оставшись наедине с царем и первосвященником, он снова распростерся ниц и крикнул:

— Государь, поднимите надо мной свой скипетр в знак того, что я не умру!

Сулейман простер над ним руку и ответил:

— В твоей искренности и преданности твое спасение; не бойся же ничего, Мифусаил из колена Рувимова.

— Спрятав лоб под чалмой и покрыв себя темной краской, я, благодаря ночному сумраку, смешался с евнухами, охраняющими царицу; Адонирам проскользнул в темноте в ее шатер; он долго беседовал с ней, и ночной ветерок донес до моих ушей тихий шелест их слов; за час до рассвета я скрылся — Адонирам еще оставался с царицей.

Сулейман совладал со своим гневом, но Мифусаил увидел молнии в его глазах.

<…>

— Отпустите меня, государь. Работы близятся к концу и могут быть завершены без меня. Мой удел — странствовать по свету; мой жребий зовет меня к другим небесам, и я возвращаю вам власть, которой вы меня наделили. Моей наградой будет мое творение, которое я оставляю здесь, и выпавшая мне честь воплотить благородные замыслы столь великого царя.

— Куда же вы намерены идти, покинув мои земли? — спросил Сулейман, стараясь говорить беззаботным тоном.