Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

Гремите радостные клики,
И Кремль благовести Москву!
Гряди наш Царь, наш Царь великий,
В первопрестольную Москву!
Москва и Царь — два эти слова
Между собой слились в одно,
И сколько в сих словах святого
Для россиян заключено!
Москва и Царь — два эти слова
Давно сам Бог соединил
И первым быть Царём на свете
Царя Москвы благословил:
Вот он — России созидатель,
Наш Царь, Могучий Исполин
И стран полночных Обладатель —
России Мощный Властелин!
Светла, как Божия денница,
С улыбкой ясной на лице,
Родная Матушка-Царица
С Ним появилась на крыльце.

Ну а въезд 10 мая 1886 года в Москву Николая II вдохновил поэта на такие строки:

Вьются флаги над столицей,
Дни настали торжества, —
Дождалась царя с царицей
Наша матушка Москва.

От стихов сих повеяло на меня детством, вспомнились стихотворения о Ленине и Сталине и о нашей любви к ним.

Ну плохо ли, скажите, быть любимцем миллионов, да ещё иметь такую безграничную власть, какую имели в России её первые руководители? Получи кто-нибудь из нас такую власть, что бы он натворил? Страшно подумать. И нет ничего удивительного в том, что время от времени в России кто-то сходит с ума на этой почве. При хорошем воображении и страстном желании стать всесильным владыкой, чтобы оторваться от убогой реальности, достаточно совсем небольшого помрачения ума. Получить его не так трудно, как кажется. Когда же вы почувствуете, что оно почти наступило, то не дёргайте себя за уши, не теребите за нос, стремясь стряхнуть наваждение, а отдайтесь целиком чувству и, как говорится, будьте счастливы. И тогда прочь страхи и заботы, прочь нищая, убогая жизнь и да здравствует время славы и свободы, время исполнения желаний! В России, где разрыв между желаемым и действительным всегда был особенно велик, а мечты о богатстве и власти практически недосягаемы, умопомрачение гоголевского чиновника, вообразившего себя испанским монархом, никогда не считалось чем-то сверхъестественным. И не один у нас Аксентий Иванович Поприщин на этом свихнулся. В 1887 году камер-юнкер Похвиснев, например, вообразил себя российским императором и вскоре издал рескрипт о награждении одного из своих слуг 5 тысячами рублями. Можно себе представить, какой пожар воображения разгорелся в мозгах несчастного слуги! Что ни говорите, а жизнь — жестокая вещь, и горькое разочарование после предвкушения великой радости также способно повредить рассудок человека, а то и убить его, как настоящее горе. А ведь слуга-то наш не то что пяти тысяч, но и пяти копеек по рескрипту не получил от своего благодетеля! Он, правда, долго и терпеливо ждал обещанного, потом несколько раз намекал хозяину, однако ничего не помогало. В конце концов, он махнул рукой и обратился в суд с жалобой на неуплату предусмотренного рескриптом вознаграждения. Судьи ему, конечно, отказали. Нерешённым для них остался только один вопрос: кто больший идиот — хозяин или слуга?

Сын же дьячка, Василий Голосов, оказался скромнее Похвиснева. Он, хоть по собственному уразумению и был помазанником божьим, однако признать себя императором не требовал и рескриптов не сочинял. Он написал письмо московскому генерал-губернатору Владимиру Андреевичу Долгорукову. Вот оно: «По слову императора Николая Павловича обращаюсь к Вам, как к моему попечителю с раннего детства, и прошу Вас через Московскую Духовную Консисторию не позже 12 часов дня 2 апреля сего года выслать мне письменные сведения о том, в Окружном ли суде находится завещание императора Николая, оставленное им мне, и у вас ли находится на хранении данная мне царская грамота. Я не объявлен царём, хотя многие, знающие, что я коронован и помазан на царствование митрополитами Исидором, Филаретом и другими, просили меня самодержавно и открыто служить по данной мною клятве, но по проискам враждебных мне сил не только лишён возможности служить по долгу, а не имею даже определённого места для жительства… Прошу вас милостиво и христолюбиво или указать, откуда бы я мог получить пособия, или ссудить меня по слову императора Николая, слышанному мною в детстве: „Долгоруков не даст уморить тебя голодом“».