Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века

Все хорошо знают, что всегда и везде люди, живущие какое‑то время на одном месте, потихоньку накапливают вокруг себя уйму вещей, без которых вполне могли бы обойтись, — книги, мебель, утварь. Для монахов, которые отрекались от всего, это представляло серьезную опасность. Старцы рекомендовали быть здесь начеку и сами показывали пример полного нестяжания. Всегда нужно было быть готовым отдать брату то, что ты имел, и не хранить в своей келье ненужные вещи или то, что ты не хотел бы отдать или даже просто одолжить[581]. Любой отшельник должен как‑то поддерживать свое существование, но некоторые при этом могли иметь искушение оставить себе немного денег на больных и стариков. Некоторые апофтегмы отвергают такую скупость[582]. Иоанн Кассиан также указывает, что весьма печально, когда монахи, расставшись со своим добром, иногда довольно значительным, затем позволяют себе зариться на мирские вещи и обращать внимание на безделушки: циновку, корзинку, сумку, рукопись, скребок, шило, иголку или тростниковую ручку для письма…[583] Другие, наоборот, были удивительными бессребрениками, как, например, авва Архебий, который много раз отдавал другим свою келью со всей мебелью и утварью[584], или тот брат, который постоянно раздавал то, что имел, «будь то мелкая монетка или маленький кусочек хлеба», относя все это в келью своего соседа[585].

То, что монаху, который хочет жить в келье, необходимо не только все оставить, но и от всего отречься, хорошо иллюстрирует один рассказ. Новичок, пришедший в пустыню, сохранил у себя сто монет. Как только он пришел в свою келью, то тотчас увидел, что дверь кельи в плохом состоянии, и сказал себе: «Дверь старая, нужно ее заменить». Старец посоветовал ему по–настоящему отречься от мира, и брат оставил у себя только десять монет. Скоро он заметил, что крыша его кельи нуждается в ремонте. По совету старца он потратил эти десять монет и вернулся в келью, воображая, что окончательно отрекся от мира. Но помыслы внушали ему: «Смотри, здесь все ветхое, придет лев и съест меня». На этот раз старец ему сказал: «А я вот жду, чтобы все на меня свалилось, чтобы лев пришел и меня пожрал, чтобы избавиться мне от жизни такой! Иди, сиди в своей келье и молись Богу»[586].

Отцы знали, что, собрав в своей келье много вещей, можно устроиться весьма неплохо. Иоанн Колов говорил: «Если человек в душе своей любит Бога, он может жить в келье, и не имея вещей мирских. А если человек имеет вещи мирские, но не имеет вещей Божественных, то из‑за вещей мирских он тоже остается в келье. Но тот, что не имеет ни вещей мирских, ни вещей Божественных, никак не может остаться в келье»[587]. Подлинный смысл слов аввы таков: если ты можешь пребывать в келье и иметь вещи Божественные, то вещи мирские тебе уже не нужны. Или можно выразиться так: монах, который в своей келье имеет Божественные вещи, с трудом переносит присутствие вещей мирских[588]. В общем, как сказал один старец, человек, который почувствовал сладость нестяжания, тяготится даже одеждой, которую носит, и чашкой, из которой пьет. Ибо отныне дух его занят вещами нездешними[589].

Глава восьмая ДЕНЬ ОТШЕЛЬНИКА

Не следует полагать, что день анахорета длился строго от восхода до захода солнца, поскольку по большей части появление и исчезновение «божественного светила», занимавшее столь большое место в жизни древних египтян, в занятиях отшельников ровным счетом ничего не меняло. Одни из них в полночь еще не завершали свой день, а другие в то же самое время его уже начинали. Поэтому лучше проследим за тем, как протекали их сутки в обычные дни недели, исключая субботу и воскресенье, которые имели особое значение в жизни наших героев.

Жизнь в трудах и молитвах

Вначале пустынники, полностью изолированные друг от друга, имели каждый собственный режим и распорядок, по усмотрению божественного вдохновения и собственного разумения. Как на Востоке, так и на Западе у них не существовало ни выходных, ни литургического года. В день Пасхи святой Бенедикт, в своем уединении в Субиако, не знал, что сегодня великий праздник для всех христиан. Та же ситуация была и с первыми Отцами пустыни. Антоний Великий в развалинах военного укрепления или в пещере горы Кульзум проводил свои дни в молитве и труде, и так у него проходили недели, месяцы и годы. Без сомнения, подобная жизнь была более ревностной и напряженной под сенью ночи, а потому святой пустынник иногда сожалел о восходе солнца: «О солнце, зачем ты беспокоишь меня? Ты поднимаешься столь высоко, что отвлекаешь меня от благодати Света истинного»[590].