Возможно, когда Антонию было видение, он плел веревку и молился. Ангел научил его время от времени прерывать свою работу и молиться. Изменение положения тела связывалось с изменением занятия, разрывающего монотонность пребывания в келье и заставляющего монаха постоянно оставаться бодрым — и духовно, и телесно.
Как кажется, ремесло корзинщика было освоено монахами довольно рано, поскольку идеально подходило для отшельника, сидящего в своей келье. Именно этим ремеслом овладел Пахомий, когда подвизался подле своего учителя аввы Паламона[607]. В скитской пустыне, возле болота, можно было без труда найти камыш, тростник и пальмовые ветви[608]. Можно было сходить и срезать их, сколько нужно, принести в келью и высушить. За кучей таких заготовок спрятался один из учеников аввы Моисея и тем самым избежал смерти во время кровавого набега варваров на Скит[609]. Сначала пальмовые ветви освобождали от листьев, а затем замачивали в воде, чтобы придать им гибкость. Затем с помощью ножа их расщепляли, и из того, что получалось, делали длинные веревки либо на продажу, либо для того, чтобы использовать при изготовлении корзин и циновок. Также из них можно было делать подпруги для тягловых животных. Когда в пустыню приходил новичок, старец учил его навыкам такого ремесла[610]. Каждый монах более или менее сносно, в зависимости от своей сноровки, умел плести и шить. Однажды ночью авва Ахил сплел веревку длиной в 20 локтей, что составляет около 80 метров[611]. Павел Простой до трех часов дня сплел 15 локтей, однако, испытывая его смирение, Антоний расплел эти веревки, и Павел, так и не поев, опять принялся за дело[612]. Во время визита аввы Макария к Антонию оба плели веревки всю ночь. Макарий перебрасывал готовую веревку через окно и спускал ее в пещеру. Антоний, подивившись ее длине, изрек; «Великая сила исходит из рук этих»[613].
В том случае, если веревка была предназначена для изготовления корзины, сначала рассчитывали необходимую длину. Конец веревки крепили к стене. Однажды авва Иоанн Колов, поглощенный созерцанием, сплел одну корзину из той веревки, которую приготовил для двух, и только приблизившись к стене, он заметил это[614]. Авва Мегефий изготовлял в день по три корзины, столько, сколько нужно было, чтобы заработать на еду[615].
Работа по плетению корзин была почти машинальной и освобождала ум для молитвы. Монах мог плести что‑то даже ночью, в темноте. Авва Дорофей, который проводил весь день, собирая камни для строительства келий, по ночам плел веревки[616]. Если монах во время шитья позволял себе выронить иглу, мог вмешаться бес и «наполнить» келью светом, таким, какой, например, он сотворил надменному монаху Валенту[617].
Изготовление циновок из тростника было более тяжелой работой. Можно было легко поцарапать руки[618]. Чтобы сделать одну циновку, авва Макарий потратил три дня[619]. Некоторые отшельники плели лен, например в Нитрии[620] или в других местах[621]. Как кажется, сырье для работы могло быть различным, в зависимости от времени года. Одна апофтегма говорит нам, что некий старец «не делал ничего в свое время: в сезон сетей он делал паклю, а когда все плели нити, он ткал лен, чтобы дух его не был занят работой»[622]. Но другой старец считал, что ткать лен монаху не пристало, ибо, продавая хорошую ткань, он рискует пристраститься к деньгам, ведь «если видят, что кто‑то принес корзины, циновки или решето, то говорят: “Это монах”, но если видят, что кто‑то продает хорошую льняную одежду, то говорят: “Смотри‑ка, — торговец!”»[623]. Подобная критика только подтверждает, что монахов, которые ткали лен, было не так уж мало, и, касаясь рукой веретена, они тем не менее могли иметь душеполезные мысли. Один из них говорил: «Я роняю веретено и перед тем, как поднять его, вижу смерть перед своими очами»[624]. Другой ему вторит: «Я живу уже долгое время, забросив веретено, и спрашиваю себя, доживу ли я до того времени, когда вновь возьму его, думая о смерти»[625]. Приведем также слова аввы Агафона: «Я не позволяю ни одной худой мысли войти в сердце мое, когда тяну веретено наверх из ямы»[626].