Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века

Данную категорию посетителей стоит рассмотреть отдельно: это воры и разбойники, которые приходили за тем, чтобы ограбить монахов, а иногда и убить их. В Египте банды кочевников, живущие в пустыне, всегда совершали налеты в долину Нила. Нет ничего удивительного в том, что они нападали иногда и на отшельников, тем более что монахи были практически беззащитны. А некоторые, как, например, Макарий Великий, даже помогали грабителям погрузить свое добро на верблюдов[909]. Иоанн Перс, как мы уже видели, в своем гостеприимстве дошел до того, что омыл бандитам ноги[910]. Это был хороший прием, чтобы вернуть их к жизни праведной, но удавалось такое далеко не всегда. Один скитский старец заметил, что воры только что ограбили его келью, и сказал им: «Поспешите, пока не пришли братья»[911]. Другой, когда грабители нагрянули в час молитвы, сказал им: «Делайте свое дело, но дозвольте нам сделать свое»[912]. Некоторые монахи, тем не менее, были способны оказать ворам сопротивление и не позволяли им вынести все подчистую. Авва Феодор, например, в подобной ситуации сумел сохранить свой левитон, в котором ходил в церковь[913].

Но иногда разбойники хотели не только ограбить монахов, но и лишить их жизни. В V веке множество насельников Скита было убито в результате нескольких набегов кочевников. Авва Моисей, который помнил о прежних убийствах, был сам удостоен мученической кончины. Он отказался бежать и с радостью ждал варваров, благодаря которым он смог исполнить слова Христа: «Все, взявшие меч, мечем погибнут» (Мф. 26, 52)[914]. Но Отцы пустыни не были решительными сторонниками ненасилия. Один из них, испытывавший душевные затруднения, обратился к авве Сисою с вопросом: «Если варвар пришел с намерением убить меня, а я сильнее его, позволено ли мне его убить?» — «Нет, — ответил старец, — предоставь его Богу. Ибо в любом искушении, приходящем к человеку, ты говори: “Все это случилось со мной из‑за грехов моих. Разве это не благо? Все по Промыслу Божию”»[915].

Гостеприимство в пустыне

Каковы бы ни были нрав и намерения посетителя, монах принимал его как Божиего посланца. Он относился к нему со всей почтительностью, какую только мог оказать, и когда путник собирался уйти, то правилом хорошего тона было предложить ему остаться еще[916]. Отправляясь в дорогу, гость говорил: «Помолись за меня»[917], а хозяин считал своим долгом проводить его до двери, а иногда и пройти вместе с ним порядочное расстояние[918]. Затем отшельник вновь начинал вести свою обычную жизнь, ни на что не отвлекаясь. Но если монах чувствовал, что визит плохо подействовал на него, то есть он становится невнимательным, любопытным, склонным к болтливости или даже злословию, раздражительности и чревоугодию, он должен был, как советовал авва Пимен, исследовать себя и понять причину такой расслабленности[919]. Происходило это, вне всяких сомнений, потому, что еще до прихода посетителя монах не имел уже душевного спокойствия. Храня благочестие в своем сердце, с гостями монах мог быть весел и жизнерадостен. Помимо той пользы, что давало отшельнику упражнение в человеколюбии, визиты имели и другое преимущество. Они позволяли ему не расслабляться и испытать самого себя, с пользой ли он проводит отшельническую жизнь. Ему не следовало, как замечает Иоанн Кассиан, ни поджидать с нетерпением другого монаха, ни раздражаться, если тот пришел[920]. В пустыню шли не для того, чтобы ожидать визитов от других, но все случившиеся посещения — от Бога. Это Господь их устраивает с тем, чтобы они не только не стесняли духовное развитие монаха, но, наоборот, способствовали ему.

Таковы были принятые в пустыне правила и обычаи по приему гостей. Конечно, существовали разные варианты поведения, в зависимости от характера и душевного расположения отшельника, а также в зависимости от достоинства и настроения посетителя. Иоанн Колов снискал себе славу доброжелательного и приятного человека, располагающего к себе всех тех, кто к нему приходил[921]. А Федор Фермейский, напротив, был очень крут — «как меч» — в общении со своими посетителями[922]. Авва Моисей, раскаявшийся разбойник, был намного более гостеприимным, чем авва Арсений, бывший сановник при императорском дворе[923]. Но это происходило потому, что первый должен был искупить свое прежнее насилие, а второй — отсечь все свои мирские привязанности и легкомысленные привычки. Обычно Отцы пустыни охотнее принимали тех, кто выказывал к ним враждебность или имел плохую репутацию. Так было, например, в случае с аввой Пименом[924]. Старцы всегда были рассудительны, и если они отступали от обычной любезности, то на это были вполне веские причины.