Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции

И пока сменялись допрашивающие ее лица, пока каждый старался вызвать ее на разговор, приблизиться к ней, рассмотреть ее, из соседней комнаты доносились звуки шагов докторов, хлопотавших у тела Марата, шум щеток и тряпок, которыми, не жалея воды, мыли паркет и каменный пол, а с улицы слышался грозный и величественный ропот толпы, ломившейся в двери. Весь Париж хлынул на улицу Кордельеров; каждую минуту новые волны народа стекались с улиц Лагарп, Ла Готфейль, Л’Обсервасьон, Вьель-Бушри и смешивались с густой толпой любопытных, уже занявших места под окнами Друга народа. Наступила душная, тяжелая ночь, а глаза всех были еще устремлены на окна спальни, обрисовывавшиеся ярко освещенными квадратами на темном фасаде; видно было, как в комнате мелькают тени: разнесся слух, что доктора готовятся к бальзамированию тела; приходилось принимать меры предосторожности, поскольку кровь на жаре начала разлагаться очень быстро. Для того чтобы можно было стоять у трупа, приходилось жечь благовонные курения, и огонь этот бросал колеблющийся свет на дома, стоящие с другой стороны улицы, и отблеск его озарял головы толпы внизу. Иногда ворота раскрывались и с глухим шумом захлопывались снова, пропустив какого-нибудь статиста разыгравшейся драмы. Его забрасывали со всех сторон вопросами, и он спешил скрыться в толпе. Извозчик, на котором приехала Шарлотта, все еще стоял у дома. Толпа, ничего не видя, толкалась, теснилась около кареты, натыкалась на нее и раскачивала.

Наконец, около полуночи обе половинки ворот широко раскрылись; громкий крик пронесся над толпой; под сводами, освещенными лампами или свечами, которые несли несколько человек, показалась группа мужчин. Они толкали перед собою смертельно-бледную женщину в измятой шляпе, со связанными на спине руками… это была она!

Говорят, что, увидав через раскрытые ворота это сборище возбужденных, взбешенных лиц, ощутив на своем лице горячее дыхание этой толпы, Шарлотта, наконец, почувствовала, что мужество ее ослабевает, и ее почти без чувств втолкнули в извозчичий экипаж; лошадь тихо тронулась неверными шажками, еле-еле двигаясь среди этого моря людей. Карета направлялась к тюрьме аббатства.

* * *

Была ли красива Шарлотта Корде? В этом можно сомневаться, если прочесть тысячи дифирамбов, сложенных в честь ее красоты. Арман де ла Моз описывает ее так; «…маленького роста, сложения скорее сильного, чем нежного, с овальным лицом, благородными, но немного грубыми чертами, проницательными голубыми глазами. Нос у нее был хорошо очерчен, рот красив и зубы великолепны; волосы каштановые, кисти рук могли служить образцом художнику; ее манеры и движения дышали грацией и достоинством, а то, что я увидал лишь благодаря ее несчастью (когда ее корсаж расстегнулся), было достойно резца Праксителя».

И что же? Читая эти строки, я пришел к убеждению, что этот целомудренный распутник Арман вовсе ничего не видел и лжет, говоря об этом, как лгал на всем протяжении своих мемуаров. «Реестр Революционного трибунала» сообщает совсем другое: «Эта женщина, про которую говорили, что она очень красива, вовсе не была таковой; лицо ее было скорее мясистым, чем свежим, она была лишена грации и нечистоплотна, как почти все философы и умницы женского пола. Ее лицо было грубым, дерзким и безобразным. Ее молодости и знаменитости (?) было достаточно, чтобы во время первого допроса ее сочли красивой… Шарлотте Корде было двадцать пять лет; то есть, по нашим понятиям, это почти старая дева, что немудрено, если принять во внимание ее мужеподобные манеры и мальчишеское сложение; к тому же она была лишена чувства стыда и скромности»[229].

Я нарочно привожу рядом два эти описания для тех, кто думает, что легко открыть истину в истории, обращаясь к свидетельствам очевидцев. То, что одни находят божественно прекрасным, кажется безобразным и отвратительным другим; все искренни — но что может вынести из их показаний читатель?

Ну что ж! — и на этот раз мы узнаем правду благодаря одной неизвестной, скромной, никем не замеченной подробности. Несколько лет тому назад в бумагах г-на Жоржа Мажеля, бывшего библиотекарем в Кане, была найдена коротенькая записочка, набросанная карандашом на клочке бумаги. Г-н Мажель написал ее, поставив дату «10 мая 1852 года», под диктовку одной восьмидесятилетней женщины, Вертело, которая когда-то знала Шарлотту Корде: вот что сказано в этой записке: «Мадемуазель де Корде была крупного телосложения, скорее высокая, чем маленькая, и ее нельзя было назвать красивой; но у нее было такое кроткое выражение лица, что она внушала к себе любовь даже раньше, чем успевала заговорить: это был ангел Божий!».