Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции

Итак, у нее были обыкновенные черты лица, но все же она была прекрасна. Вот что мы находим во всех описаниях — говорю о тех из них, к которым стоит отнестись серьезно, то есть оставленных нам современниками Шарлотты. Кроме того, существует ее маленький портрет, написанный во время процесса, и на нем мы видим ее именно такой, какой описывает ее госпожа Вертело. История его известна: во время заседания Революционного трибунала, судившего Шарлотту Корде, обвиняемая заметила, что один из офицеров национальной гвардии, дежуривших в судилище, пытается набросать карандашом ее портрет. Она повернулась к нему, чтобы облегчить его задачу; затем, после приговора, она добилась, чтобы художнику разрешили часовое свидание с ней, он смог закончить свой эскиз. Факт этот, как и все факты, рассказывали, отрицали, раздували, приукрашивали и отвергали. Он действительно был, и я прошу разрешения подтвердить это личным воспоминанием.

В «Историческом этюде» г-на де Монтейремара меня живо заинтересовало следующее место: «Именно в суде Гойер и нарисовал Шарлотту Корде. И во время самого процесса, а не в тюрьме, молодая обвиняемая, пользуясь перерывом заседания, отрезала локон своих волос и дала его художнику, который был более взволнован и растроган, чем она сама. При этом она сказала ему: «Я не знаю, милостивый государь, как мне отблагодарить вас за горячее участие, с которым вы, кажется, относитесь ко мне, и за портрет, который вы потрудились нарисовать. Я могу вам предложить лишь это; соблаговолите взять их и сохранить на память».

Эти драгоценные и важные подробности, разрушающие басню, рассказываемую всеми без исключения историками Шарлотты Корде, не могут внушать ни малейшего сомнения. Их подтверждает почтенный и ученый аббат Диноме, бывший раньше священником в Роморантене (департамент Луара-и-Шер), а теперь удалившийся в Орлеан, где он живет на улице Мадлен, 59. В 1824 году он был викарием в соборе в Блуа и сделался там другом Гойера, который переехал в этот город, где и умер в 1829 году. Из уст последнего аббат Диноме и услышал эти подробности. Гойер раз сто с умилением и удовольствием пересказывал их ему, и они позволяют нам восстановить факты во всей их истине и точности. Басня о посещении живописцем тюрьмы после приговора, сочиненная газетами того времени и повторенная затем всеми авторами, писавшими об этой части истории революции, должна, таким образом, быть отвергнута как чистый вымысел и историческая неточность.

Итак, лишь гораздо позже, при помощи своих воспоминаний (из тех, которые никогда не забываются) и наброска, сделанного во время заседания Революционного трибунала, Гойер написал тот портрет Шарлотты Корде, который мы видим теперь в музее Версаля. Он был куплен в 1839 году, через десять лет после смерти художника, за 600 франков дирекцией музеев у наследников Гойера. На этом портрете, безусловно, более других похожем на оригинал, Гойер изобразил Шарлотту блондинкой с голубыми глазами и очень белой кожей. В руках она держит нож, орудие мести, а на голове у нее тот чепчик, в котором она предстала перед трибуналом и который был на ней и тогда, когда она всходила на эшафот. На лице ее, чрезвычайно кротком, лежит печать серьезности. Конечно, в ее чертах нет особого героизма, но она кажется как будто озабоченной предстоящим ей печальным испытанием».

Все историки Шарлотты Корде сходятся во мнении относительно красоты молодой девушки, цвета ее проницательных голубых глаз, безукоризненных линий ее носа и рта, правильности ее кротких и все же строгих черт, грации ее движений, но расходятся в определении ее роста: одни говорят, что она была маленькая, другие — что большая. Если верить Гойеру, по словам его друга-аббата, то Шарлотта Корде «была высокой, скорее сильного, чем нежного сложения».

«Что же касается цвета ее волос, то здесь не может быть никаких сомнений: она была белокурой. Аббат Диноме получил из рук Гойера и в течение нескольких лет владел прядкой того драгоценного локона, который молодая девушка дала незнакомому ей художнику во время суда над ней. Диноме утверждает, что эти волосы, подлинность которых несомненна, были настоящего прелестного белокурого цвета, то есть ни рыжие, ни пепельные. К несчастью, он лишился этого сокровища по непростительному невежеству своего слуги».