Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев

В двух верстах от Мартышкина, в густом лесу, был маленький монастырь святого Арефия. Монахи накупили самоваров и под большими елками поставили столы и лавки. Дачники приходили с бутербродами, заказывали самовар, за 10 копеек малый, за 20 — большой. Сидят, пьют чай, воображают, что они в обители. Маленькая церквушка тоже имела доход от посетителей. Каждый считал нужным поставить свечку святому Арефию, который помогал от каких-то болезней.

Дачники в Мартышкине назывались «мартышками». Они весело проводили время: кругом были чудесные леса, парки — Лейхтенбергский и Ораниенбаумский. Много было ягод и грибов. Рядом — Петергоф с его фонтанами, можно было из Ораниенбаума проехать в Кронштадт и Лисий Нос. Собирались компании: студенты, девушки, гимназисты старших классов, брали с собой бутерброды, лимонад; предприимчивый лесник устроил под елками столики и скамейки, торговал молоком и варенцом^[543] в горшках. Брали гитары, спиртного не брали: пить было не принято, особенно в присутствии девушек. И без вина было очень весело: пели, играли в горелки. Дачники были народ скромный, и мораль у них была строгая.

При фешенебельных дачах были теннисные корты, увлечение среди молодежи этой элегантной игрой распространялось повсеместно, но требовало тогда соответствующего костюма, и ракетки стоили дорого. Начинать во взрослом состоянии, без подготовки с детства, значило срамиться и стать посмешищем девиц. Это тебе не рюхи, где решали размах да сила. Предпочитали крокет^[544], в котором дамы чувствовали себя на равных с мужчинами, а то и посильнее. Но почему-то ни в одной игре не возникало столько споров, иной раз даже ссор, как на крокетной площадке.

А в дождливую погоду играли в домино, в «бой цветов», «игру камней». Отцы семейств приезжали на воскресенье усталые, загруженные покупками. Они отдыхали в гамаках, ходили купаться, осенью — по грибы. Гимназисты старших классов и студенты развешивали на столбах объявления, что готовят к переэкзаменовке по всем предметам. Приглашений было много, а оплата — 7–10 рублей в месяц. Но эти небольшие деньги устраивали молодых людей: они могли что-то купить, поднести девушке цветы, приобрести билет на танцы, съездить с «дамой сердца» в Ораниенбаумский курзал, где бывали спектакли^[545].

* * *

В Ораниенбауме есть наипреимущественнейшая в своем роде катальная гора.

Щекатов

За Мартышкином следовал Ораниенбаум. Здесь железная дорога кончалась, и непосредственно к станции прилегал городок, который народ называл Рамбов. Сюда приезжало много крестьян сбывать разный товар, заезжали из Кронштадта сюда рабочие мастерских и доков, а также погулять на денек матросы. Публикой городок не блистал^[546] и выглядел невзрачно — пыльный, грязный, на каждом шагу трактиры, винные лавки, пивные. Но рынок богат был, что естественно, рыбой, ягодами, а осенью грибами. Но не этим всем знатен был Ораниенбаум. Петербуржцев — и приезжавших на день, и дачников, селившихся вокруг Ораниебаума, где были хорошие дачи, — привлекал прекрасный парк, густой, с большими прудами, переходящий в лес. И это не все. Публику привлекали исторические памятники, которые можно было осмотреть в сопровождении сторожей, а некоторые из них, постарше, могли рассказать и кое-что интересное: что, например, канал к морю по приказу Екатерины II был вырыт за одну ночь^[547]. Многому свидетелем был Ораниенбаумский парк, не говоря уже о дворцах. Два из них носят роковую печать взлета и падения двух исторических личностей: дворец Меншикова, растянувшийся как бы длинной шеренгой вдоль моря, и дворец Петра III — наоборот, компактный, по-военному подобранный.

Светлейший князь Меншиков, облагодетельствованный Петром I большой частью завоеванной Ингерманландской земли, возвел загородный дом с садом, оранжереями, фонтанами, где устраивал неслыханные по роскоши празднества. И вот через каких-нибудь 13 лет из этой же роскоши, разгневав другого царя, Петра II, он был вывезен в далекую Сибирь, покинутый всеми.

Другой дворец, любимое пристанище Петра III, близ которого он с увлечением муштровал своих голштинцев, был свидетелем низвержения царя. Здесь он был арестован и увезен в Петергоф.

На фоне этих роковой тенью осененных дворцов удивительно легко и радостно выглядит светлый одноэтажный Китайский дворец-игрушка. И еще веселее смотреть на Катальную горку и представлять себе, как несутся вниз с нее колясочки в виде гондол. Катание запретил еще Павел, обнаружив ветхость горки. Не ветшает, хоть и зарастает, только парк, такой же тенистый, отраженный в зеркале прудов. А в его гуще еще пугает детей и их нянюшек статуя Лаокоона; других скульптур, украшавших когда-то парк, не сохранилось^[548].