Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев

За Ораниенбаумом тогда были непроходимые леса, а в Рамбове жили рыбаки. Дальше Ораниенбаума тоже были дачные места, но к ним трудно было добираться, а потому там жили единицы. От Рамбова туда шла крепостная железная дорога, которая обслуживала форты и батареи. Частные лица тоже могли ездить, разумеется за плату. Колея была нормальная, но паровозик и вагончики маленькие.

* * *

И грянут «здравия» раскаты

На крик «здоровы, молодцы!»

Казармы, парки и дворцы…

О. Мандельштам

От узловой Лиговской станции отходила другая ветка той же Балтийской железной дороги, вдоль которой были тоже дачные места, но неприглядные. После первой остановки — Горелово, с убогими домишками и скучающими людьми на платформе, — следовала станция Скачки. Она отличалась от всех остальных своим особым характером. Это было не дачное место, а лагерь гвардейской кавалерии. Что представляется взорам зрителей? Коновязи, палатки, по глинистому берегу Лиговки водопои лошадей; слышится звон шпор, ржание лошадей, кавалерийские сигналы; всевозможные кавалерийские учения солдат, «фасон» офицеров, которые могли забыть надеть фуражку, но стек — всегда в руке^[549].

Тот же характер сохраняет и следующая станция, но шире, размашистее. Здесь уже есть дачи с семьями военных. Это Красное Село, расположенное на живописной горе^[550]. Вокзал уже носит какой-то лоск — хороший буфет.

В полуверсте от станции, по другую сторону железной дороги, расположены лагеря пехотных гвардейских полков^[551]. Солдаты, как полагается, жили в палатках, а офицеры — в хороших деревянных благоустроенных домах, выкрашенных в цвет, присвоенный полку. Дачи Егерского и Финляндского полков первой и второй гвардейских дивизий выкрашены в зеленый цвет, а Преображенского и Московского — в красный, Измайловского и Гренадерского — в белый, Семеновского и Павловского — в синий цвет.

В самом Красном Селе жили семьи офицеров, был хороший театр^[552]; летом очень людно, гуляла нарядная публика, щеголяли офицеры, был прекрасный ресторан. Солдаты появлялись в Красном Селе редко: занятий в лагерное время у них было много. Местность вокруг лагерей вытоптана, с раннего утра слышались команды строевых учений, выкрики унтер-офицеров: «Вперед коли, назад прикладом бей!», «От кавалерии накройсь!» Вообще тяжелая солдатчина, а рядом каждодневный праздник офицеров, разодетые компании в ландо, отправляющиеся в Петергоф «на музыку».

За Красным Селом, не доезжая Дудергофа, была военная платформа, всегда забитая юнкерами. Недалеко, за озером, стояли лагерями все военные училища. А следующая остановка — Дудергоф — настоящая дачная местность. Там царство дачников. Их привлекала сюда близость Петербурга, дешевизна дач, хорошее озеро, живописный лес с Вороньей горой, покрытой вековыми соснами^[553]. Станция была веселенькая, дачная, деревянная с резьбой, выкрашенная желтой краской. Вокруг станции вращалась вся дачная жизнь. К вечеру здесь собиралась молодежь — барышни с кружевными зонтиками, кавалеры. Вечером, после занятий, с этого берега озера приезжали, приходили, прибегали юнкера во всем своем военном блеске. Стучали каблучки, звякали шпоры. Мамаши высматривали дочкам женихов, достойных приглашали в дом пить чай, угощая ватрушками и вареньем. В день именин дочек запускали фейерверк, в саду развешивали разноцветные бумажные фонарики, жгли бенгальские огни. Ходили на танцы в курзал, катались на лодках, сидели на Вороньей горе, играли на гитаре, пели романсы, считали падающие звезды.

За Дудергофом следуют Тайцы, Пудость, Мариенбург. Летом они тоже заселялись дачниками. В Тайцах, где били знаменитые ключи, была туберкулезная лечебница^[554].

Пудость отличалась тем, что там в речке Ижоре водилась форель. Вокруг были леса, очень много грибов. Мариенбург, под самой Гатчиной, — уютное местечко, весь поселок утопал в лесу, напротив был знаменитый Зверинец для царской охоты, он тянулся от Пудости до Гатчинского парка. Зверинец был окружен деревянной изгородью из трехсаженных шестов, поставленных в два ряда, с небольшим наклоном одного ряда навстречу другому. Шесты были вбиты так часто, чтобы не проскочила ни одна зверушка. Нередко можно было видеть, как к ограде подходили лоси, косули^[555]. Детишки просовывали им кусочки хлеба.

* * *

Из мглы всплывает ярко

Далекая весна:

Тишь Гатчинского парка

И домик Куприна.

Саша Черный