Повседневная жизнь Пушкиногорья

Что же было в действительности? Что скорее соответствовало тому положению, которое Пушкин застал в Михайловском: ужасы крепостного рабства или «следы довольства и труда»? Михайловское было небогатым имением. Вместе с деревнями оно составляло 1863 десятины земли (2000 га), 164 человека барщинных крестьян (то есть работавших на полях) и 23 человека дворни (служивших при барском доме). Владельцы бывали в имении не часто и в хозяйстве полностью полагались на управляющего, который, как выяснилось несколько позднее, обирал и господ, и крестьян. Так что последние жили под двойным гнетом, работали много, а сытости и довольства было немного. Псковская губерния в это время вообще принадлежала к числу тех, где положение крестьян было особенно тяжелым. В середине 1820-х годов по ней прокатилась волна крестьянских волнений, из которых многие были столь значительны, что не могли не вызвать внимания правительства. Почти все крестьяне здесь были барщинные, оброк, который постепенно вытеснял эту феодальную форму зависимости, в Псковской губернии не прижился. Крестьяне занимались только хлебопашеством, кустарные промыслы почему-то не получили развития. Помещики год от года увеличивали господскую запашку, сокращая земельные наделы крестьян, так что тем зачастую не хватало хлеба, чтобы прокормить семью. Случаи голодной смерти среди крестьян не были редкостью. Молодого Пушкина, переполненного освободительными идеями, приехавшего только что из тургеневского дома, где эти идеи постоянно обсуждались, должно было поразить бесправие крестьян. Например, 30 июля 1819 года, как раз во время пребывания Пушкина в Михайловском, порховский помещик генерал-майор А. А. Баранов забил насмерть своего крестьянина батогами. Пушкин мог знать об этом деле и даже о его подробностях, потому что его двоюродный дед, хозяин Петровского П. А. Ганнибал, был приглашен свидетелем при расследовании^[34].

Пушкин был знаком с другим своим соседом, Д. Н. Философовым, имение которого Богдановское Новоржевского уезда находилось в 70 верстах от Михайловского. В 1820-х годах Пушкин бывал у него в гостях^[35], возможно, знал его и по Петербургу. Философов был знаменит своим крепостным гаремом, с которым не расставался даже во время путешествий в столицу. Так что некоторые поэтические инвективы, заключенные во второй части «Деревни», вполне возможно, имеют своим основанием реальные наблюдения Пушкина.

С другой стороны, в собственном имении Пушкин не сталкивался со злостными притеснениями крестьян. Наоборот, известно, что его отец и мать совершенно не умели управлять людьми, были не столько даже либеральны, сколько непоследовательны и безалаберны. Следствием этого было и чрезмерно легкомысленное отношение к ним слуг и дворни. О порядках в родительском доме читаем в письме сестры Пушкина Ольги Сергеевны мужу: «…Прибегать к отцовской прислуге, упаси Бог: дьяволы во плоти, плуты, воры, наглецы, и ничего не сделают задаром. <…> Отец сердится, когда он всю челядь не видит налицо: „Да где тот? Да где этот? Да кто его послал?“ и проч.»^[36]. «Право, иногда он мне очень жалок. Старик хотя и не отец Горио: всегда нуждается в деньгах, а их любит; он обворован, разграблен со всех сторон, как я узнала; его челядь саранча сущая. Вообрази: 15 человек!»^[37]

Сам Пушкин, по воспоминаниям многих, был, что называется, «добрым барином». Помимо природных качеств он был пока свободен от должности помещика, равно как и от владения и управления душами. Знакомым крестьянам подавал руку при встрече, жаловал их деньгами за незначительные услуги, которые они в силу своего положения должны были бы оказывать совершенно безвозмездно. Крестьяне, помнившие его, единодушно сообщали о внимании к ним Пушкина. Рассказывалось, что он умел говорить настоящим народным языком, очень интересовался их «припевками», переодевался в крестьянскую одежду и в таком виде смешивался с толпой, чтобы записать понравившиеся ему слова^[38]. Есть и такой замечательный мемуар бывшего кучера в Михайловском Петра Парфенова: «Ярмарка тут в монастыре бывает в девятую пятницу перед Петровками; ну, народу много собирается; и он туда хаживал, как есть, бывало, как дома: рубаха красная, не брит, не стрижен, чудно так, палка железная в руках; придет в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают»^[39]. Крестьянин из Тригорского вспоминал, как Пушкин посещал деревенские праздники: «Бывало, придет в красной рубашке и смазных сапогах, станет с девками в хоровод и все слушает да слушает, какие это они песни спевают, и сам с ними пляшет и хоровод водит»^[40]. Сомневаясь в полной достоверности этих и многих других, сходных по интонации крестьянских воспоминаний, отметим появление в них Пушкина в неизменной красной рубахе. Для народного сознания это особый знак: носящий красную рубаху стоит особняком, выделяется в толпе, празднично наряден. Понятно, особенный человек должен и одеваться по-особенному, отличаться от других.