Способ этот заключался в следующем: посылалось кому-нибудь из представителей буржуазии письмо с требованием уплатить столько-то и к такому-то сроку, после чего ожидали, и если получившее лицо уплаты не производило, его пристреливали. Было послано письмо купцу Самсоновичу, имевшему миллионное состояние, уплатить две тысячи рублей. Цифра определялась нуждами организации. Самсонович имел фирмы в Чите, Харбине и Владивостоке. Получив письмо, он перестал жить в Чите и находился все время в разъездах. Организация же, не имея средств преследовать, вынуждена была его ожидать.
В это время были посланы несколько писем другим лицам, суммы приблизительно такие же. Одновременно была заведена кузница, где жили и работали товарищи, и оранжерея, в которой один из наших товарищей развел цветоводство, а остальные жили как рабочие. Средства, поступавшие от оранжереи и кузницы, почти целиком расходовались на нужды товарищей. Обзавелись небольшой типографией, отлив в мастерских нелегально шрифт. В типографии издали четыре листовки. Готовились поставить лабораторию. Наконец одному из товарищей удалось выследить Самсоновича и подстрелить, одновременно были брошены бомбы в дома двух других купцов. Уже сидя в тюрьме, я слышал, что они совещались и решили выдать требуемые деньги революционерам, так как охранка не могла оградить их интересов. Но Рудов, начальник охранного отделения, сумел получить их деньги вместо революционеров, и у меня теперь, через десять лет, создается впечатление, что мы работали или нам позволяли «шириться» с благословения охранки.
Когда начала налаживаться более-менее подготовительная работа, то есть нами были отлиты оболочки для бомб в железнодорожных мастерских, раздобылись револьверами, купцов терроризировали, и они были готовы раскошелиться, в это время по мановению невидимой руки начался систематический разгром. И не только нашей организации, но и социал-революционеров, социал-демократов и федерации. У социал-революционеров была арестована хорошо оборудованная типография, где печаталась газета «Революционное слово» или «Воля» — не помню точно, и сели все активные работники Центра дочиста. У социал-демократов тоже были выбраны лица, как оказалось впоследствии, хорошо знакомые Иммерману. Федералисты, по крайней мере, все вожаки федерации, были лучшие приятели гражданина Иммермана…
Другие свидетели дополнили картину, сообщив, что еще до ареста удивлялись постоянному обилию денег у Иммермана, его любви к дорогим одеждам. «Откуда?» — спрашивали нищие собратья по борьбе с капиталом. «Даю хорошие уроки, завел для конспирации», — был ответ.
Многих арестованных насторожили на первых же допросах хвастливые слова жандармского ротмистра, что у него дела устроены не хуже, чем в Петербурге, есть даже свой Азеф, «так что пора вам, молодые люди, переходить ко мне на службу».
В тюрьме для размышлений времени хватало, максималисты легко вычислили провокатора и приговорили его заочно к смертной казни. Но осужденный ими Иммерман скрылся из Читы и при содействии начальника Читинского охранного отделения Рудова под фамилией Щедрович был принят конторщиком с окладом в тридцать рублей в Пинские железнодорожные мастерские. Сведения, которые он в последующие годы поставлял в охранку, характеризовались как малоценные.
И вот пришла расплата. В заседании Московского революционного трибунала 1 октября 1919 года началось слушание дела № 536 Владимира Васильевича Иммермана.
Вина подсудимого была подтверждена не только свидетельскими показаниями, но и полученными архивными документами бывшего департамента полиции, где Иммерман значился в картотеке секретных сотрудников и где черным по белому было записано, что он «успел оказать значительные услуги по делу розыска. В начале 1909 года он должен был скрыться из города Читы, вследствие выяснения его деятельности революционной средой, поставившей лишить его жизни».
В начале процесса подсудимый отрицал свою вину.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Чем вы объясните, что вас не арестовали?
ИММЕРМАН. Вообще практиковалась такая система, что видных революционных работников не арестовывали, а доводили до того, что сами товарищи их уничтожали, и вот я явился тем козлом отпущения, которого терзали со всех сторон.
Но против фактов не попрешь, и пришлось помаленьку признаваться.