Повседневная жизнь русских щеголей и модниц

Вернемся к модным платьям. Античный костюм изменялся, увеличилась глубина выреза платья, укоротилась юбка, да так, что видны стали щиколотки. Тунику придумали носить с меховой опушкой (ее прозвали туникой в русском стиле). Расширился рукав платья, образовав небольшие буфы.

Наша опытная щеголиха примерила на себя очень миленький нарядец — канзу. Так называли большую косынку (иногда канзу называли лифом, не пришитым к юбке) из легкой ткани или кружев с длинными концами, которые перекрещивались на груди и завязывались на талии. Модницы ловко повязывали его, и вроде бы призванный прикрыть обнаженные плечи и грудь, он лишь подчеркивал их оголенность. Канзу полюбился и, даже видоизменяясь, получая другое название, оставался в женском гардеробе еще долгое время.

Не забывала наша героиня и о том, что сами французы в то время увлеклись английскими модами. Тогда, на рубеже двух столетий, парижские щеголихи признавали только английские туалеты. Чтобы не лишиться заказов, многие их портнихи уезжали в Лондон и оттуда удовлетворяли прихоть капризных заказчиц.

Из английских одежд, получивших постоянную прописку на российской земле, можно назвать спенсер — коротенькую курточку с длинными рукавами. Его носили мужчины и женщины. Спенсер, обычно утепленный, надевали поверх платья и летом и зимой, с ним (да и не только с ним) носили берет из черного бархата с двумя белыми перьями.

Модной и любимой деталью туалета был шлейф. На умение непринужденно и элегантно носить его в обществе обращали большое внимание. Марта Вильмот писала матери: «Китти облачила меня в белую атласную юбку, поверх нее надела креповое платье с великолепной турецкой отделкой… Шлейф платья был закреплен наверху совершенно в ее манере, но вместо ленты через плечо шла такая же, как на платье, отделка с блестящей золотой кистью, которая свисала с плеч до того изящно, что даже князь Барятинский, которому 65 лет, явился на другой день к княгине с комплиментами по этому поводу, причем с самым серьезным видом. Все описываю столь подробно, ибо кисть эта произвела необыкновенную сенсацию, а моя манера поддерживать шлейф обсуждалась по всей Москве и на 5 верст в округе».

Простим ей некоторую самовлюбленность, Марта была восторженной девушкой и любящей дочерью, ей так хотелось порадовать матушку своими успехами и достоинствами. А мы допустим, что наша героиня освоилась с этим искусством ничуть не хуже и могла соперничать со многими модницами.

Поскольку речь зашла о выездах, несколько слов скажем о балах, где она могла блеснуть своей красотой. Уже сами сборы на них оказывались хлопотными и волнующими. Перед балом наша красавица отдыхала, потом приходил парикмахер, который не один час мудрил над ее прической. Затем домашние девушки помогали надеть платье, подносили украшения, а под конец очередь доходила до косметики и духов.

Марта Вильмот писала о приготовлениях: «…слуги, горничные, помада, пудра, румяна, чай, кофе, бриллианты, жемчуг, табакерки — все вверх дном и все в одной маленькой гардеробной. Умоляю, нарисуй себе эту картину, представь, как, подобно множеству бабочек, выпархивающих из куколок, мы выходим из дома в платьях из серебряных кружев, с алмазными лентами в волосах, с длинными бриллиантовыми серьгами и в прочих драгоценностях».

Не правда ли, волшебно! Но такая восторженность характерна для молоденькой веселой иностранки, для которой все ново, беззаботно. Опытные красавицы, за спиной которых множество балов и собраний, театров и визитов, заученно и скрупулезно погружались в эти сборы. Они-то знали, что появись в обществе в платье, с некстати пришитым бантом или с цветком, приколотым не там, где следовало, и вмиг подвергнешься колким насмешкам.

А приготовления к праздникам небогатых дам и девиц были неприхотливы. Городские балы отличались простотой и весельем, в отличие от величавых придворных. В 1805 году на балу у Петра Тимофеевича Бородина, откупщика и московского Креза, собралась «тьма народа». «…И жар, и духота, — писал современник. — Прыгали до рассвета. Много было хорошеньких личиков, но только в начале бала, а с одиннадцати часов, и особенно после ужина, эти хорошенькие личики превратились в какие-то вакханские физиономии от усталости и невыносимой духоты; волосы развились и рассыпались, украшения пришли в беспорядок, и платья обдергались, перчатки промокли, и проч. и проч.».

Мамаши этих красавиц стояли поодаль и в коротких промежутках отдыха всячески помогали своим чадам привести себя в порядок, правда, усилия их почти не достигали желаемого результата. На них ложилась ответственность и за выбор жениха, которого самой матушке, может быть, удастся сыскать на балу, и за подготовку дочерей к выходу. Предбальные хлопоты оказывались не столько пышными, сколько карикатурными.