Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

Стоит не спеша обойти вокруг храма. С дороги он выглядит несколько тяжеловесно. Иное дело — с тыла. Здесь суровая дорика форм смягчается вуалью плакучих берез и соседнего погоста.

Сельское кладбище спускается вниз по склону холма, где чернеют развалины заброшенной фермы. Сто лет назад один путешественник по Ярославской губернии писал: «Кладбище, как и все русские кладбища, содержится очень небрежно, заросло, дорожек нет, могилы раскиданы где попало, кресты и памятники обломаны, много гнилья, сушняку… Заброшено, неприветливо, бесприютно и грустно, грустно» (185, 24). К этому и сегодня трудно что-либо добавить…

К востоку от Троицкой церкви — похожая на капитанский мостик возвышенность, с которой открывается уходящая до самого горизонта даль. Бесконечные поля, луга, полосы перелесков — и никаких признаков деятельности человека. Земля, хранящая свою первобытную красоту и свежесть…

Здесь хочется стоять и смотреть, вдыхая простор.

* * *

Новое — самое большое село на дороге от Сергиева Посада до Переславля. По свидетельству Г. Миллера, здесь уже в его времена (1789) было «около 100 дворов и деревянная церковь» (113, 256).

В селе на многих домах можно увидеть резные наличники, которыми когда-то славилась Ярославская губерния. Мода на резные наличники и прочие детали наружного убранства крестьянской избы появилась не ранее времен Екатерины Великой. Путешественники первой половины XIX столетия отмечают красоту такого рода фасадов. Резьба могла быть глухой, «корабельной», и сквозной, «пропильной», похожей на тонкое кружево.

Во второй половине XIX века рост интереса к национальной архитектуре проявился и в моде на деревянные особняки с резными фасадами. Деревянная резьба процветает и в дачном строительстве. В этой области особо прославился архитектор И. П. Петров, вывернувший свою фамилию в псевдоним — Ропет.

В деревнях разбогатевшие на отхожих промыслах крестьяне, стараясь выделиться среди односельчан, украшали свои избы богатым резным декором. Развитие спроса на деревянную резьбу привело к появлению трафаретов и прорисей, по которым любой мастеровитый плотник мог изготовить понравившуюся хозяину дома резьбу

Необычайно богатым декором отличались деревянные особняки зажиточных горожан. Целые улицы двухэтажных с башенками и шпилями, эркерами и мансардами теремов сохраняли еще недавно Вологда и Рыбинск, Архангельск и Томск.

Но дерево — материал недолговечный. Старая резьба исчезала вместе с домами, а новая не появлялась. Советская эпоха принесла новую стилистику и новые строительные материалы. Колхозная деревня строилась на принципах казарменного единообразия. Богато украшенный дом рассматривался как вызов социализму, а его хозяин — как кулак или подкулачник. Деревянное кружево кануло в прошлое вместе с самоварами, санками, баранками, катаньем на тройках на Масленицу и прочими атрибутами дореволюционного уклада жизни. И только немногие герои осмеливались выделить свой дом из серого ряда однообразных домишек. Одним из них был и житель села Новое Николай Васильевич Вьюгин.

Изба Вьюгина — справа от шоссе, немного не доезжая до Троицкой церкви. В резьбу трех оконных наличников он вплел свое имя — Вьюгин Николай Васильевич. А сами наличники, резное убранство фасада и даже изгородь палисадника раскрасил в желтый, синий, красный и зеленый цвет. Получилось нарядно, празднично и весело. Несколько, правда, наивно и пестро. Ну, так и ярославские фрески поначалу кажутся слишком пестрыми для глаза, воспитанного на полутонах Левитана…

Соседи поухмылялись, почесались, а потом и сами стали делать себе такие же или заказывать Вьюгину. И расцвело село Новое невиданной в советско-колхозное время мелкобуржуазной (или феодальной?) красотой.

В других краях самостоятельно мыслящий Вьюгин, вероятно, основал бы фирму по производству деревянной резьбы, разбогател бы и, если бы не спился по русскому обыкновению, то стал бы процветающим предпринимателем. Но в том историческом времени и пространстве, в котором он жил, ничего подобного произойти не могло. Как жил Вьюгин в серой избе, так жил и в радужной. Вот только для бесконечного множества разного люда, снующего туда и обратно по Ярославской дороге, село Новое стало памятно не только мрачной громадой заброшенного храма, но и пряничной красотой дома с именем хозяина на фасаде. Так люди царапали когда-то на стене храма памятку небесам: «Господи, помяни грешного раба твоего…»

История творческого прорыва Николая Вьюгина была в свое время увековечена очерком в одной столичной газете. Вот самое начало этого очерка, интересного и как материал к истории села Новое, и как образец той осененной именем Василия Пескова школы советской журналистики, которая умела примирять романтизм и коммунизм.

«Видела его ранним утром, в синих и тихих туманах. Вечером, в тревожном блеске закатывающегося солнца. И сухим летом, когда дорожная пыль серым своим налетом скрывает зелень придорожных лесов, и в мокрую осень, когда ненастье висит над тобой, как несчастье, и мелкий и беспрерывный дождь не дает вольно вздохнуть полной грудью.