Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

«И так как вы поспали, теперь ваша очередь бодрствовать. Я прикрою глаза на несколько минут. Не забудьте, чтобы скорость не снижалась, время от времени стучите кулаком по спине возницы, который ваши удары передаст поводьями спинам лошадей. Громко и сердито зовите его “дурак”. Это никоим образом не может повредить.

Я добросовестно справлялся с предложенной мне задачей. Но скажу сразу, чтобы омыть себя в глазах филантропов, упрекающих меня в варварстве: мужик был одет в толстенный тулуп из бараньей шкуры, а мех этот амортизирует любой внешний удар. Моя рука как будто встречалась с периной» (41, 332).

* * *

Впрочем, ямщик может проявлять и более симпатичные черты: удаль, глубокомыслие, мужество, великодушие. И сверх всего этого ямщик любит петь какие-то свои, протяжные, как волчий вой, и бесконечные, как степь, песни.

О чем поет ямщик в долгой и однообразной дороге? На этот вопрос попытался ответить С. П. Шевырев во время поездки по северным монастырям в 1847 году

«Извозчик, который нас вез до села Кубенского, спел дорогой две песни. В одной из них, относящейся к Семилетней войне, главную ролю играл король Пруссии, потерявший свою армию. Другая начиналась красивым описанием зимы: родники и ключи замерзли, с деревьев облетели листья, пташки перестали петь, и соловей вместо рощи поет уже в трактирной клетке, а девушка поручает распремилому соловью в трактире милого городка Питера сказать слово ее милому, который гуляет по городу и забыл про нее. Дорогой в разговорах с ямщиком я поверял особенные слова Вологодского уезда, напечатанные в описании Вологодской губернии г. Пушкарева. Все эти слова оказались верными. Замечательно, что селитра здесь до сих пор называется “емчуга”, откуда и объясняется ямчужное дело, часто встречающееся в древних актах. Южнорусское “и” вместо “е” здесь заметно. “В селе Кубенском ричь другая”, — сказал мне извозчик» (214, 161).

* * *

Под пером неутомимого путешественника князя П. А. Вяземского «ухарский ямщик» вырастает до романтической фигуры, символа безвозвратно ушедшей юности и беспричинной степной тоски.

ПАМЯТИ ЖИВОПИСЦА ОРЛОВСКОГО

Грустно видеть, Русь святая,
Как в степенные года
Наших предков удалая
Изнемечилась езда.
   То ли дело встарь: телега,
   Тройка, ухарский ямщик;
   Ночью дуешь без ночлега,
   Днем же — высунув язык.
Но зато как всё кипело
Беззаботным удальством!
Жизнь — копейка! бей же смело,
Да и ту поставь ребром!
   Но как весело, бывало,
   Раздавался под дугой
   Голосистый запевало,
   Колокольчик рассыпной;
А когда на водку гривны
Ямщику не пожалеть,
То-то песни заунывны
Он начнет, сердечный, петь!
   Север бледный, север плоский,
   Степь, родные облака —
   Все сливалось в отголоски,
   Где слышна была тоска;
Но тоска — струя живая
Из родного тайника,
Полюбовная, святая,
Молодецкая тоска.
   Сердце сердцу весть давало
   И из тайной глубины
   Все былое выкликало
   И все слезы старины.
Не увидишь, как проскачешь,
И не чувствуешь скачков,
Ни как сердцем сладко плачешь,
Ни как горько для боков… (27, 219).

Это стихотворение написано между 1832 и 1838 годами и посвящено памяти живописца А. О. Орловского (1777—1832), любившего изображать стремительный бег русской тройки.

Глава седьмая. Быстрая езда

Среди других парадоксов русской жизни иностранцев поражало присущее России сочетание плохих дорог со всеобщей страстью к быстрой езде.

Тон задавал сам император Николай Павлович. Он вообще был самым неутомимым русским путешественником своего времени. Подсчитано, что в период с 1825 по 1850 год он в среднем проезжал по 5500 верст ежегодно (26, 530). Его стремительные рейды по России приводили в трепет провинциальных чиновников и военных. Царь очень ответственно относился к своим обязанностям и желал лично следить за порядком в империи.

Николай был словно одержим стремлением как можно быстрее преодолеть любое расстояние. В сущности, ему некуда было особенно торопиться. Но он сам придумывал поводы для бешеной скачки. Это могло быть, например, желание успеть на день рождения императрицы или кого-то из августейшей семьи. Вероятно, царю хотелось удивлять окружающих своими сверхчеловеческими возможностями, наслаждаться всеобщим изумлением и восхищением.