А первую книгу Василий Макарович издал в «Молодой гвардии». Ветераны издательства вспоминают, каким впервые увидели его – в телогрейке и кирзовых сапогах, с чемоданчиком, из которого он вытряхнул на стол редактора Ирины Гнездиловой свои рассказы. Та была ошарашена. Шукшин попросил: «Посмотрите, что-нибудь может пригодиться!» И ведь пригодилось, вскоре вышла книга «Сельские жители». Шел 1963 год.
Однако не следует думать, что случай с пропиской Шукшина редкий. В этом же самом журнале лет за десять до Шукшина появился другой молодой и многообещающий писатель – Анатолий Рыбаков, которому также посулили квартиру, а также массу других приятных привилегий и подарков. Только главным редактором там был Фёдор Панфёров, дважды лауреат Сталинской премии, автор романов «Бруски», «Борьба за мир», «Большое искусство». Если кто-то из читателей впервые услышал имя этого литератора, то зря – в Москве есть улица Панфёрова, и висит табличка, из которой следует, что он был «выдающимся советским писателем». Журнал «Октябрь» он возглавлял без малого 30 лет, до 1960 года. Интересно, что он также поучал Анатолия Рыбакова – следовать канонам соцреализма, так сказать, держаться линии партии, ибо «на хрена они все нужны? Все эти Кручёных-Перекручёных…» Обещания свои Панфёров выполнил, выбив Рыбакову в Союзе писателей квартиру, выдвинув его роман «Водители» в 1951 году на Сталинскую премию. Короче говоря, «сделал из него человека».
Так что в отношениях главных редакторов с многообещающими авторами прослеживается даже некий принцип: молодым литераторам старались помогать в бытовом плане. Но не просто так. Их вставляли в обойму, как патрон, ожидая новых отнюдь не холостых выстрелов. В условиях непрекращавшихся литературных склок и боев влиятельным писателям ощутимо требовалась поддержка молодых, которых пестовали, подкармливали, горя желанием зачислить в свой стан. И ведь выбирали всегда из самых низов (как им это ложно казалось), из «простого народа». Шукшин – из крестьян, Рыбаков – из шоферов. И решение насущного жилищного вопроса было здесь краеугольным камнем. Не все писатели, как Борис Можаев, могли творить на кухне, но и не во всех редакциях давали квартиры и прописку…
А тот самый Николай Сизов помог еще одному литератору – критику Игорю Золотусскому, который трудился в одной газете с Геннадием Красухиным: «Жил он не в Москве, а во Владимире, так сказать, на два дома, уезжая по воскресеньям к жене и двум сыновьям, а остальное время проводя в Москве в комнате, которую снимал, в газете, которая взяла его на работу и бралась через Сырокомского (первый заместитель главного редактора. –
Но выяснилось, что даже для Петра Ниловича Демичева – того, чей портрет носили на демонстрациях, и потому людей его уровня так и называли «портреты» – это оказалось не под силу: «Никто не знал, как все-таки прописать Золотусского в Москве. Оказалось, что для этого никакой Демичев был не нужен. Что гораздо проще иметь дело с замом председателя Моссовета Николаем Сизовым, чья жена – сотрудник музея Горького при Институте мировой литературы – была ответственным редактором и составителем книги “Русские писатели в Москве”. Книга была подарена Сырокомскому и вручена Виталием Александровичем Золотусскому со словами: “От этого зависит ваше будущее!” “Представляешь, – говорил мне Золотусский, – я ее читаю и вижу: неподлая!” Короче говоря, Золотусский написал на нее положительную рецензию и получил щедрейший подарок от Сизова – трехкомнатную кооперативную квартиру на окраине Москвы. То есть никто, разумеется, эту квартиру Золотусскому не дарил, он заплатил за нее, но стал полноценным московским жителем»{455}.
А ведь Игорь Петрович Золотусский был москвичом по рождению, имея все права жить в Москве, куда более весомые, нежели у других иногородних литераторов. Из родного города его изгнали как сына врага народа. В 1937 году был арестован отец Золотусского: «Это происходило при мне на 2-й Мещанской улице, сейчас улица Щепкина. Нас с матерью выбросили из квартиры, поселили в какой-то угол. В начале войны арестовали мать, меня отвезли в Даниловский монастырь, где тогда был детский приемник ГУЛага НКВД. С этого момента во мне начинает нарастать чувство обиды и, не скрою, мести. Когда кастелянша походя кинула мне, что мои родители “враги народа”, я схватил со стола чернильницу и бросил ей в голову. Если бы попал, то, возможно, убил бы». Игоря Золотусского отправили в детдом{456}.