Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Большая кухня была весомым преимуществом. Ибо на кухне осмелевшие советские люди не только ели-пили, но и вели политические так называемые кухонные разговоры. Ведь чем была раньше кухня? Евгений Евтушенко даже сочинил мелодраматичный «Плач по коммунальной квартире»: «В нашенской квартире коммунальной / кухонька была исповедальней». Теперь же, переселяя народ в отдельные квартиры из коммуналок с их общими кухнями, где все следили друг за другом, власть как бы сдалась. Если раньше люди лишь думали инако, а говорили другое, то теперь на своих кухнях они и думали, и говорили то, что хотели. Личная кухня – это уже не евтушенковская исповедальня, а нечто большее. Здесь осуждаются существующие порядки, включаются поздними вечерами радиоприемники с вражескими голосами радио «Свобода» и «Голос Америки». А что мог говорить Фёдор Александрович Абрамов на своей кухне, можно себе представить, учитывая его дневник, по тем временам антисоветский. По-другому его и не назовешь.

У Василия Шукшина в пьесе «Энергичные люди» персонажи – барыги и деляги – на кухне не сидят, а выпивают по всем углам трехкомнатной квартиры. При этом они рассуждают о некоем писателе, который «все в деревню зовет! А сам в четырехкомнатной квартире живет, паршивец!». Выясняется, что «ему за это деньги хорошие платят, что призывает». В итоге это обстоятельство вызывает осуждение писателя: «Я его один раз в лифте прижал: чего ж ты, говорю, в деревню-то не едешь? А? Давай – покажи пример! А то – понаехало тут… не пройдешь. В автобусе не проедешь». Можно только догадываться, кого именно имел в виду Шукшин, вероятно, кого-то из писателей-деревенщиков, но явно не Бориса Можаева, в 1970-е годы уже жившего на улице Чайковского, в доме 18, напротив американского посольства, по соседству с Сергеем Михалковым.

Соседом Бориса Андреевича был очень близкий ему по духу (можно сказать – единомышленник) все тот же Юрий Любимов. Приехал как-то Юрий Петрович домой и видит: Можаев гуляет у дома. Тут режиссера и осенило: а не навестить ли им опального Солженицына в Переделкине? Так сказать, морально поддержать. Поехали. Но к даче Чуковского (где обитал Александр Исаевич) решили на машине не подъезжать, оставили ее у дома Вознесенского, на всякий случай. Солженицын обрадовался: «Ребята, садитесь, очень рад. Давайте полчаса поболтаем и дальше мне работать, работать надо». Душевно поговорили{480}. Можно было бы и опустить этот эпизод, если бы не его более позднее продолжение. Через дюжину лет, встречая Любимова в Вермонте, Александр Исаевич удивил его: держа часы в руке, он спросил: «А вы знаете, сегодня ровно двенадцать лет и тот же час, когда вы были у меня на даче, помните, мы простились? Вы это помните?» Любимов был поражен…

А Василий Шукшин в мае 1964 года, уже будучи полноправным москвичом, обрел еще и квартиру, кооперативную, в блочной девятиэтажке. Правда, «у черта на рогах» – в Свиблове, в проезде Русанова, 35, но зато отдельную. Устроившись режиссером на Киностудию имени Горького, он вступил в ЖСК, но не писательский, а кинематографический. Благодаря постановлению ЦК КПСС и Совета министров СССР от 1 июня 1962 года № 561 «Об индивидуальном и кооперативном жилищном строительстве» право создавать кооперативы было даровано и прочим советским гражданам. Условия были объявлены весьма сносные: строительство начиналось «после внесения кооперативами в банк собственных средств в размере не менее 40 процентов стоимости дома». Создаваемые ЖСК могли получить кредит в Стройбанке СССР в размере до 60 процентов сметной стоимости строительства на срок до пятнадцати лет, с погашением его ежегодно равными долями.

И в Москве, и в Ленинграде, и в Киеве, и в Минске началось активное строительство кооперативного жилья, в том числе и писателями, давно ожидающими, пока им «дадут» квартиру. Так что Шукшин очень удачно и вовремя получил московскую прописку, без нее в ЖСК вступить было нельзя. «К 1 Мая обещают новоселье. Квартира хорошая, большая – 34 квадратных метра, двухкомнатная», – писал он родным в январе 1964 года{481}.

Биографы Шукшина приводят такой факт: единственным предметом из мебели в новой квартире был матрац. А затем уже жена Василия Макаровича Лидия Федосеева купила «столик и два стульчика в “Детском мире”». Уже к концу года нехитрое жилье обставили: «Маленькая двухкомнатная квартира. Смежные комнаты. В первой – стол и диван. Во второй – два полудивана, маленький столик, полки с книгами. Тесная, буквально не повернуться, кухня», – вспоминал ответственный секретарь журнала «Сибирские огни» Леонид Чикин. Василий Макарович на логичный вопрос гостя о причинах получения столь крохотного жилья ответил: «А мне и не давали, – как-то просто, без нотки обиды сказал Василий. – Это кооперативная. Купил»{482}.