Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Дорогу осилит идущий, а некоторые советские писатели, прописанные далеко от Москвы, отчаявшись в получении жилплощади, решались на крайние меры, когда сил стоять в очереди на квартиру уже не было. Белорусский литератор и переводчик с немецкого языка Василь Сёмуха отважился на такое… «Жил он тяжело, квартиры в Минске у него не было, скитался с семьей по частным углам. Многочисленные просьбы, с которыми он обращался к руководству СП насчет квартиры, ни к чему не привели, и Сёмуха… написал письмо в немецкое посольство в Москве. Дело в том, что во время войны немцы сожгли дом его родителей, и Сёмуха просил посольство помочь ему издать перевод “Фауста” и посодействовать в получении квартиры. Письмо, разумеется, было перехвачено КГБ и возвращено в Минск с требованием принять меры»{472}. Меры приняли незамедлительно – белорусские писатели исключили Сёмуху из своих рядов. Почти единогласно – воздержался лишь Василь Быков, рассказавший эту печальную историю.

Не все писатели решались на столь радикальные поступки. Литераторы, как и другие советские люди, нередко прибегали к более привычным способам улучшения условий своей повседневной жизни, в том числе к обмену квартиры. Тем более что свой вклад в популяризацию обмена внес писатель Юрий Валентинович Трифонов, создавший одну из ярких иллюстраций той эпохи – рассказ с сакраментальным названием «Обмен». Вновь и вновь перечитывая одно из самых известных трифоновских произведений (наряду с «Домом на набережной»), убеждаешься, что каждое банальное «улучшение жилищных условий» в СССР нередко содержало в своей основе человеческую драму, комедию и даже трагедию…

Хорошо, что в Советском Союзе находились бескорыстные люди, готовые «торговать лицом» ради других, порою и не друзей, и не приятелей и вообще незнакомых граждан. Без них настала бы полная «труба». Это выражение – «торговать лицом» часто употреблял, например, артист Лев Константинович Дуров, отправлявшийся в гости к бюрократам «выбивать» квартиру, – но не для себя, конечно, а для других. В Союзе писателей были свои незаменимые носители «знаменитого лица» – с одним из них мы уже встретились, это Анатолий Алексин. Но самым влиятельным в этом смысле человеком был Сергей Михалков, который мог «выбить» для совершенно незнакомых людей не Луну с неба, а более необходимые вещи – жилплощадь, прописку, телефон, путевку, место на престижном кладбище (зачем им Луна, если на Земле жить негде?).

Не было, пожалуй, более известного поэта в стране, чем Сергей Михалков (наряду с Пушкиным, который «отвечал за всё») – его фамилию советские граждане узнавали чуть ли не с пеленок, еще в детсадовском возрасте, когда папа и мама читали им на ночь «Дядю Стёпу». А школьники всегда находили знакомые инициалы на обратной стороне своих тетрадок с текстом Гимна СССР (с недавних пор фамилия автора почему-то там не указывается). Ну а взрослые люди каждое утро вскакивали под тот же советский гимн, транслировавшийся по радио в 6 часов утра, и шли ударно трудиться. Те же, кто никогда не слушал радио, могли встретить фамилию Сергея Михалкова в титрах популярного киножурнала «Фитиль», который крутили в каждом советском кинотеатре перед сеансами, – поэт был его главным редактором.

Анатолий Рыбаков свидетельствует, что в своем начальственном кабинете в Союзе писателей Сергей Владимирович «появлялся на полчаса в день, не снимая пальто, клал руку на трубку вертушки. Любил помогать людям, спрашивал: “Кому звонить?”». Как рассказывал сам стихотворец, обыкновенный звонок не обладал такой высокой эффективностью, как непосредственный визит в тот или иной высокий кабинет: «У бумаги должны быть ноги!» Вероятно, по этой-то причине Михалкова трудно было застать на рабочем месте, ибо в это время он ходил по кабинетам со всякими просьбами и челобитными бумагами. Но в данном случае он пришел в свой кабинет, чтобы звонить по вертушке – кремлевской спецсвязи, по которой можно было напрямую поговорить с высшими чиновниками, занимающими весь номенклатурный пьедестал в СССР. «Вертушка для верхушки» обладала чудодейственными свойствами, как тот телевизор, к которому советские люди стали прикладываться больными местами во время сеансов психотерапевтов, появившихся в перестройку в таком количестве, что хоть создавай для них свой творческий союз.

Вертушка отчасти напоминала и золотую рыбку в том смысле, что человека, находящегося на другом конце телефонного провода, тоже было не видно. Но по крайней мере одно желание можно было загадать. Ибо трубку всегда брал сам ее хозяин, минуя секретаршу. Вертушка была и одним из главных символов власти и могущества в Советской стране, об исчезании которого его носители узнавали именно в ту минуту, когда этот самый телефон с государственным гербом СССР «снимали». Порой еще официально об отставке не объявляли в программе «Время» – а вертушку уже отключали: значит, всё! У одного очень большого писательского начальника случилось даже помутнение рассудка, когда у него отобрали спецсвязь, образно выражаясь, вертушка началась в голове.