Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Мне нравилось еще одно свойство Алексея Николаевича – он любил вкусно поесть. Надо было видеть, с каким интересом, с каким знанием дела он выбирал на рынке копченую рыбу – салаку, бельдюгу, камбалу и, наконец, короля рыб – угря!.. Когда было завершено строительство нового дома, Арбузов прочно занял 901-й номер на девятом этаже с великолепным видом на море, а в хорошую погоду – даже на далекие шпили Риги. После кончины Алексея Николаевича 901-й номер еще долго продолжал называться “арбузовский”»{110}.

Кирилл Алексеевич Арбузов, к которому я обратился, уточнил подробности: «В Дубулты в Доме творчества Алексей Николаевич останавливался в 50—60-е годы в старых коттеджах, оставшихся от буржуазного времени Латвии 30-х годов. В начале 70-х был построен девятиэтажный корпус. Вот там он останавливался на девятом этаже. Добивался со скрипом этого номера каждое лето в Союзе писателей. Дружба с директором Дома Бауманом, видимо, еще помогала. Со временем кое-кто и прозвал его арбузовским».

Нет более объективной оценки, чем та, что дают коллеги. Драматургу Самуилу Алёшину Арбузов запомнился как очень умный человек, понимавший, что «высказать все, что хочешь, в упомянутые времена, без существенных потерь – дело неподъемное». Иносказательность, эзопов язык, которым вынуждали говорить драматургов, приводили к тому, что в арбузовских пьесах получили прописку люди-чудаки (как и у Шварца). Чудачкой оказалась и главная героиня «Старомодной комедии», чудаки живут и в «Сказках старого Арбата».

Под стать своим персонажам Алексей Арбузов мог говорить их же языком: «С течением времени он выработал у себя язык, манеру поведения, даже внешний вид (челочка, чуть экстравагантный костюм), сходные с иными его героями. Это было забавно, симпатично, придавало ему определенное очарование. И, кстати, в какой-то мере избавляло от необходимости следовать обычным нормам поведения. (По слухам, он даже опоздал на свадьбу собственной дочери из-за футбола или хоккея, – такой-де, мол, был болельщик)» – так считал Самуил Алёшин{111}.

А чтобы не опираться на слухи, я вновь поинтересовался у Кирилла Арбузова: «То, что отец опоздал на свадьбу дочери и-за футбола – миф. Хотя Алексей Николаевич был яростным болельщиком и старался матчи не пропускать. Когда я объявил отцу о собственной свадьбе, он прежде всего сверил день ее проведения с футбольным календарем. И одобрил лишь, узнав, что в том день матча не планируется. Вот так! Так что этот миф в какой-то мере был вполне живуч».

У Алексея Арбузова было больное сердце, аритмия, в 1981 году с ним в Риге случился сердечный приступ. В столице Латвии в это время гастролировал Большой драматический театр под руководством Георгия Товстоногова. Театр поставил пьесу Арбузова «Жестокие игры», заслужив похвалу драматурга, специально приезжавшего на спектакли из Дубулты, привозя с собою и других гостей. Ездил он в Ригу и на концерты классической музыки. Однажды по пути сердце так прихватило, что пришлось вызвать врачей. Помог и находившийся рядом Вениамин Каверин с корвалолом.

Спустя два дня драматурга навестили в Дубулты Георгий Товстоногов и завлит БДТ Дина Шварц: «Ал. Ник. принял нас радушно, угостил водкой, выпил сам, потом пошли гулять на залив с Кавериными… Шутили, долго шли по песчаной, прибитой шагами, дорожке вдоль залива. Потом Ал. Ник. просил нас довезти его до билетной кассы: “А как вы обратно доберетесь? – Конечно, пешком. Я ведь совсем здоров. Спасибо”. Вышел из машины и побежал, именно не пошел, а побежал, упрямо наклонив голову вперед, помогая себе руками»{112}.

Чуть ли не в любую погоду Алексей Арбузов купался в Балтийском море, воспитывая в спартанском духе и детей. «Лето мы проводили на Рижском взморье. Представляете: пустой пляж, идет мелкий противный дождь, восемь утра. Только где-то на горизонте маячат люди под зонтиками, с поднятыми воротниками, а мы в трусах бежим в холодную воду. Ужас!»{113}– вспоминает сын драматурга.

Вероятно, спортивная закалка и позволяла ему так много работать: «[Он] не знал выходных и отпусков. Минимум четыре с половиной часа ежедневно проводил за письменным столом». А рабочее место Арбузова выглядело идеально: «Очень аккуратно. Все предметы – параллельно друг другу. Он не терпел беспорядка. А еще не признавал печатную машинку – писал только пером, правда, почерк был ужасный»{114}.

Алексей Николаевич Арбузов умер в 77 лет, в 1986 году, через два года Дина Шварц, отмечая его восьмидесятилетие, вспомнила признание драматурга: «Когда мне исполнилось 60, я ничего не боялся, о старости и смерти не думал, а 70 мне не нравится».