Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

У друзей Суркова было свое мнение. Когда началась травля космополитов и в ЦК КПСС валом пошли доносы, причем даже не анонимки (авторы не стеснялись ставить под ними свои имена), один из таких «сигналов» поступил и на Симонова, о чем узнал Сурков, с 1949 года замещавший Александра Фадеева как генерального секретаря Союза писателей СССР. Возмущенный Алексей Александрович пересказал Константину Михайловичу содержание этого бредового доноса: будто бы Симонов скрывает свою истинную фамилию – Симанович, а отец его – шинкарь из имения графини Оболенской. Симонов в ответ расхохотался (его мать действительно из рода Оболенских, но князей, а отцом был генерал-майор царской армии Михаил Симонов). Но Суркову было не до смеха. «Напрасно смеешься. Лучше подумай над тем, до чего надо докатиться, чтобы писать такие письма в ЦК, что это за обстановка, в которой человек решается на писание таких писем», – посоветовал он Симонову. «Сурков глубоко, органически презирал и ненавидел и антисемитизм как явление, и антисемитов как его персональных носителей, не скрывал этого и в своем резком отпоре всему, с этим связанному, был последовательнее и смелее меня и Фадеева»{246}, – подытожил Константин Михайлович, характеризуя своего друга.

На памятном заседании Секретариата Союза писателей СССР 22 сентября 1967 года, где рассматривалось «дело» Солженицына, Сурков обратился к нему с требованием:

– Вы должны сказать: отмежевываетесь ли вы от роли лидера политической оппозиции в нашей стране, которую вам приписывают на Западе?

На что получил смелый ответ:

– Алексей Александрович, ну уши вянут такое слышать – и от вас: художник слова – и лидер политической оппозиции? Как это вяжется?

Сурков, наверное, сам не понял, что сморозил – из его слов следовало, что в СССР имелась политическая оппозиция! Откуда она взялась? Ее ведь полностью извели еще в 1930-х годах. Об этом пишет Вениамин Каверин, но это будет 13 лет спустя, а пока Вениамин Александрович, сидя в зале Большого Кремлевского дворца, сравнивает Первый и Второй съезды: «Если в самых общих чертах сопоставить эти съезды, окажется: что на Первом съезде (при всех отклонениях) речь шла все-таки о “собственно литературе”, а на Втором о ее вторичном, агитационно-административном существовании».

И далее: «Союз писателей занялся развитием, разветвлением, укреплением самого себя, и это сразу же стало удаваться. Я был свидетелем, как он в течение десятилетий терял связь с литературой. Я безуспешно пытался указывать его руководителям те редкие перекрестки, где жизнь этой организации сталкивалась с подлинной жизнью литературы. Все было напрасно. Да и кто стал бы прислушиваться ко мне? Союз разрастался, превращаясь в министерство, порождая новые формы административного устройства. Разрастаясь, размножаясь – с помощью элементарного почкования, он породил огромную “окололитературу” – сотни бездельников, делающих вид, что они управляют литературой. Между понятиями “писатель” и “член Союза” давным-давно образовалась пропасть»{247}.

Близкие по духу мысли обуревали и представителя более молодого писательского поколения, Валентина Пикуля: «Отдельно существуют писатели, творящие литературу, и отдельно от них существует Союз писателей, нечто вроде бывшего корпуса жандармов, которые действуют по салтыково-щедринскому шаблону: “Ташши и не пушшай!” Конечно, эти людишки в сталинских френчах, десятками лет сидевшие наверху, держались не за литературу, а за свое место в президиуме, чтобы смотреть на всех сверху вниз, как барышня на сороконожку. Недаром же их называли “застрельщиками литературы”, как будто литература – это полигон, где испытываются на прочность писательские шкуры…»{248}

Вениамин Александрович Каверин – признанный классик советской литературы, один из самых экранизированных писателей, один лишь его роман «Два капитана» дважды обретал кинематографическое воплощение. До войны он жил в Ленинграде, вторую половину жизни – в Москве, в Лаврушинском. Искренность Каверина, его желание сохранить человеческое достоинство и безжалостный взгляд на систему, которая складывалась на его глазах, создали ему авторитет куда более весомый, нежели звание Героя Соцтруда, которое он так и не получил. Мстили ему изощренно – например, не включили его произведения в многотомную «Библиотеку мировой литературы для детей», ту, в которой каждый том имел свой цвет. Казалось бы – Каверина-то, с его «Двумя капитанами», замечательными сказками для детей! Но нет, кому-то перешел дорогу. Хотя кого только в этой серии нет. И какая это, позвольте заметить, «Библиотека…» в таком случае? Исповедью Каверина является его «Эпилог», написанный без надежды быть опубликованным, поражающий свежестью мыслей и смелостью воззрений. Что касается его оценки советских писателей, то вспоминаются слова Михаила Светлова, что «у нас не Союз писателей, а Союз членов Союза писателей».