Повседневная жизнь советской коммуналки

Разумеется, бомбоубежища существовали и раньше. Более того, жильцы были с ними довольно неплохо знакомы – в стране то и дело проводились так называемые учебные воздушные тревоги и прочие обязательные для всех без исключения граждан игры в войну. Подобное мероприятие прекрасным образом описано у Ильфа и Петрова в «Золотом теленке»:

«Над городом пронесся воющий звук сирены. Звук был длинный, волнистый и грустный. От такого звука в туманную ночь морякам становится как-то не по себе, хочется почему-то просить прибавки к жалованью по причине опасной службы. Сирена продолжала надрываться. К ней присоединились сухопутные гудки и другие сирены, более далекие и еще более грустные. Прохожие вдруг заторопились, будто бы их погнал ливень. При этом все ухмылялись и поглядывали на небо. Торговки семечками, жирные старухи, бежали, выпятив животы, и в их камышовых корзинках среди сыпучего товара подскакивали стеклянные стаканчики… Прогалопировал на разноцветных лошадках взвод конного резерва милиции. Промелькнул краснокрестный автомобиль. Улица внезапно очистилась…

Но Корейко не было. Вместо него на великого комбинатора смотрела потрясающая харя со стеклянными водолазными очами и резиновым хоботом, в конце которого болтался жестяной цилиндр цвета хаки. Остап так удивился, что даже подпрыгнул.

– Что это за шутки? – грозно сказал он, протягивая руку к противогазу…

Но в эту минуту набежала группа людей в таких же противогазах, и среди десятка одинаковых резиновых харь уже нельзя было найти Корейко. Остапа взяли под руки, и молодецкий голос сказал:

– Товарищ! Вы отравлены!»

И вот, собственно, убежище. Правда, в романе Ильфа и Петрова оно было газовым:

«Газоубежище расположилось в домовом клубе. Это был длинный и светлый полуподвал с ребристым потолком, к которому на проволоках были подвешены модели военных и почтовых самолетов. В глубине клуба помещалась маленькая сцена, на заднике которой были нарисованы два синих окна с луной и звездами и коричневая дверь. Под стеной с надписью: “Войны не хотим, но к отпору готовы” – мыкались пикейные жилеты, захваченные всем табунчиком. По сцене расхаживал лектор в зеленом френче и, недовольно поглядывая на дверь, с шумом пропускавшую новые группы отравленных, с военной отчетливостью говорил:

– По характеру действия боевые отравляющие вещества делятся на удушающие, слезоточивые, общеядовитые, нарывные, раздражающие и так далее. В числе слезоточивых отравляющих веществ можем отметить хлор-пикрин, бромистый бензол, бром-ацетон, хлор-ацетофенон…»

И так далее.

Но с наступлением войны игра стала опасной, а подчас и трагичной действительностью. Завывала уже настоящая сирена, и, не дожидаясь, пока к ней присоединится гул вражеских бомбардировщиков, жители московских коммуналок спешили в убежище – пересидеть очередной налет.

В убежище обычно проводили по нескольку часов. Комфортными эти условия никак нельзя было назвать. «Удобства» – из расчета один унитаз на 80 человек. В отсутствие канализации устанавливали так называемые «пудр-клозеты», по сути, несколько усовершенствованные параши. Жесткие деревянные скамейки, ночью на них пытались спать, но безуспешно – места для сидения еще хватало, а для лежания с большим-большим трудом. Спертый до невозможности воздух. Стенды с неизбежной в СССР наглядной агитацией. Письменный стол для очередного ответственного работника.

Пользуясь случаем, он проводил очередную лекцию – совсем как его коллега в «Золотом теленке». Только теперь все было уже всерьез.

Психиатр Евгений Краснушкин писал: «Первые воздушные тревоги, первые налеты немцев на Москву загоняли москвичей в бомбоубежища, именно первые налеты давали и наибольшее количество психогенных реакций и провоцировали и иные психозы. Очень скоро у москвичей образовался “иммунитет” в отношении воздушных налетов и бомбардировок, и в самое горячее время их, в октябре и ноябре 1941 или 1942 года, все меньше и меньше людей пользовались бомбоубежищами, а психогенные реакции и психогенно-спровоцированные психозы в психоприемнике почти исчезли».

Тем более бывало так, что это самое убежище давало не спасение, а гибель. Так случалось, если в дом попадала особенно мощная бомба и полностью разрушала его. Тогда сидящие в убежище оказывались в буквальном смысле слова погребенными под руинами здания. И даже если они не погибали в момент разрушения, то умирали от ран, нехватки воздуха, жажды – у городских властей в то время не было физической возможности оперативно разгребать подобные завалы.