Повседневная жизнь советской коммуналки

Один мемуарист, переживший войну в Сталинграде, писал: «Помню бомбежку: хотел посмотреть битву самолетов в воздухе, они летят, гудят, а бабка меня тащит за руку: “Скорей, скорей”, а я упираюсь, очень не хотел идти с ней… Мы собирались в стаи и бегали к Волге, к заводу, бегали смотреть зенитки, потом бегали к госпиталю… Интересно было смотреть на бои наших самолетов с немецкими, хотелось болеть за наших… Как спасались от самих бомбежек, не помню, бежали в дом, старались нас не выпускать, но мы бегали к Волге, к заводу. Потом с мальчишками смотрели на самолеты через черные стекла, летом старшие мальчики коптили стекла, и через них мы все глядели на небо, на самолеты. Самолеты были большие четырехмоторные с резким гулом».

А вот еще одно воспоминание:

«Во время бомбежек сидели в “щелях”. Научились по звуку различать наши самолеты и немецкие. А еще придумали такую затею-игру. Когда начинался налет и слышался гул тяжело груженных бомбами немецких самолетов, мы кричали протяжно:

– Везе-ем, везе-е-ем.

Дальше коротко:

– Подарки!

На отрывистых звуках наших зениток часто:

– Кому-кому-кому?

При вое падающих на нас бомб опять с протягом:

– Ва-а-ам! Ва-а-а-м!

Это помогало переживать налеты».

Невообразимо страшным было это время.

* * *

А после войны заурядным явлением коммунальных дворов стали пленные немцы. Они выполняли всякую тяжелую, неквалифицированную работу и, вопреки строгим запретам, иной раз вступали в контакт с окружающим миром в лице обитателей коммунальных квартир. В первую очередь, естественно, детей.

Алексей Козлов писал: «Пленные стали появляться уже во дворах в качестве рабочей силы на различных строительных и ремонтных работах. Когда в нашем дворе проводили какие-то подземные трубы, то траншеи для них копали немцы. Это была команда из двух-трех пленных под охраной одного автоматчика. Мы подходили к краю глубокой ямы и смотрели, как в зоопарке, на тех, кого раньше показывали только в кино, в исполнении наших актеров. И вот однажды, когда я разглядывал раздетого по пояс немца, орудовавшего лопатой в траншее, он вдруг обратился ко мне и жестами показал, что хочет есть и предлагает обменять на еду колечко, которое он вынул из кармана и показал мне. Мне было тогда лет десять, но романтические замашки уже проявлялись вовсю, и перспектива хвастануть перед ребятами двора кольцом на руке представлялась заманчивой. Кольцо, явно сделанное из медной трубы и отполированное до золотого блеска, имело еще и красный камешек, он же обработанный кусочек пластмассы. Мне страшно захотелось ходить с таким кольцом на пальце, вызывая восторг и зависть как девочек, так и мальчишек. Я срочно побежал домой. Родители были на работе, дома была только бабушка, которая мне ни в чем не отказывала. Но тут и отказывать было не в чем, потому что я ни слова ей не сказал про немца и кольцо, а просто заявил, что хочу есть, и попросил какой-нибудь бутерброд. Получив его, я спустился во двор и выменял на кольцо. В глубине души я сознавал, что ношение кольца в моем возрасте вещь преждевременная, а уж с точки зрения моих родителей – и подавно. Поэтому я решил кольцо им не показывать, а носить его только во дворе. Но произошло неожиданное. После того как я примерил кольцо на один из пальцев, выяснилось, что оно не снимается. Палец моментально отек, стал толстым и начал как-то подозрительно пульсировать. К горлу подкатил комок ужаса, я понял, что палец, очевидно, придется отрезать. Дождавшись прихода отца с работы и подавив уже ненужное чувство стыда, я в ужасе показал ему свою руку с распухшим пальцем. Он, даже не ругая меня, быстро достал из инструментального баула большие кусачки, перекусил кольцо, разогнул его и выбросил в помойное ведро. Все оказалось так просто, но после этого мое доверие к взрослым значительно укрепилось».

* * *

Впрочем, не будем о грустном.

Самым счастливым жителям советских коммуналок – в первую очередь, конечно, детям – доставался личный пруд. Это, пожалуй, единственное, перед чем голубятня могла спасовать.

При этом размеры его не имели значения. Даже чем меньше – тем лучше, тем острее ощущение того, что он и вправду свой.

В частности, Алексей Дидуров вспоминал про микроскопический Антропов пруд:

«Раньше его обступали одноэтажные хибары с палисадниками и хрущевские пятиэтажки, в густой сирени палисадов ночные птахи энергично дискутировали с собратьями, откликавшимися в листве тополей вокруг пруда…