Повседневная жизнь современного Парижа

Но постепенно у рабочих стали открываться глаза на причины такой «религиозной заботы» — их эксплуатировали, разыгрывая карту веры. А в 1979 году произошла революция в Иране. Потрясая белой бородой, Хомейни гнусавыми воплями призывал мусульман всего мира к священной войне и пророчил, что через тридцать лет Франция станет исламской республикой. Эти речи взбудоражили умы французских мусульман. Все чаще в мечетях перед молитвой раскладывались брошюрки с критикой Франции и пропагандой воинствующего ислама, поднятого на щит иранской революцией. Чем больше была мечеть, тем больше в ней появлялось агрессивно настроенных чужаков, нарушавших мирный ритм жизни верующих. Не остались в стороне и многие имамы, начав призывать рабочих к независимости и контактам с профсоюзами.

Произошло удивительное — рабочее движение сблизилось с религией. Тогда и прошли первые большие манифестации выходцев из Африки и Турции: на улицы вышли рабочие автомобильных заводов. Те самые, которых французское начальство до этого момента воспринимало как хороших, молчаливых и покладистых работников. После удачной забастовки манифестанты совершали совместную молитву в зданиях заводов. Руководство соответствующим образом реагировало — обливало молящихся водой из брандспойтов. Люди продолжали молитву: мокрые, на коленях, с искорками ненависти в глазах. Идиллия а-ля Тартюф закончилась. Началось время взаимной неприязни…

Эмиграционная политика того периода удивляет своей непоследовательностью. В 1976 году решили воссоединить семьи, а в 1977 году государственный секретарь Столеру предложил решение «эмигрантской проблемы» путем так называемого «Миллиона Столеру»: добровольно отъезжавший к себе на родину эмигрант получал 10 тысяч франков на обустройство. Эмигранты, год назад выписавшие жен и детей, уезжали, понятное дело, неохотно. Тогда в 1978 году мусульман с французскими документами, давно осевших, стали выселять насильно. Целью правительства было изгнание 500 тысяч эмигрантов. Это вызвало справедливую волну недовольства среди защитников прав человека. В 1980 году Столеру отрезал: «Мы более не примем во Франции ни одного иностранца». Но в 1981 году президентом был избран социалист Франсуа Миттеран и политика в отношении эмигрантов смягчилась. Потом вновь ужесточилась в 1985 году стараниями правого министра Шарля Паскуа. Затем снова смягчилась. Последовательности никакой, сплошные, столь знакомые нам по родной истории шараханья.

Но, независимо от смягчения или ужесточения курса, продолжалось воссоединение семей: во Францию ежегодно приезжали сотни тысяч новых эмигрантов, заведомо обреченных на ничегонеделание. По переписи населения 1982 года во Франции в тот момент находилось более четырех миллионов иностранцев, из них 800 тысяч алжирцев, 450 тысяч марокканцев, 190 тысяч тунисцев, 125 тысяч турок. Среди приехавших в том году на территорию Франции почти половина — выходцы из Африки. К 1987 году во Франции насчитывалось около трех миллионов мусульман, на сегодняшний день — шесть миллионов. В 1990 году премьер-министр социалист Мишель Рокар скажет: «Мы не можем принять во Франции всю нищету мира». А в 1991 году будущий президент Жак Ширак произнесет более чем резкую речь: «Наша проблема — не иностранцы, а их количество. Их, возможно, не больше, чем до войны, но они другие и в этом разница. Когда у нас работали испанцы, поляки и португальцы, то они создавали меньше проблем, чем мусульмане и черные. Французский труженик работает с женой и получает (на двоих) 15 тысяч франков (2600 евро. — О. С.). У него в АШАЛЕМе, в квартире напротив, живет отец семейства с тремя или четырьмя женами и двадцатью детишками и получает 50 тысяч франков (8 тысяч евро. — О. С.) пособий, разумеется, не работая. Добавьте к этому шум и запах. Как вы хотите, чтобы французский труженик не сошел с ума?! И то, что я говорю, не является проявлением расизма. У нас больше нет возможности воссоединять семьи».