Повседневная жизнь средневековой Москвы

Как уже говорилось, «Домострой» резко противоречит сообщениям иностранцев о том, что знатные женщины полностью удалены от любых дел и проводят дни в безделье и скуке. Еще более явственно проявляется роль женщины как помощницы, советчицы, а порой и соправительницы супруга в документах и частной переписке следующего столетия. Н.Л. Пушкарева справедливо замечает: «Сами обстоятельства — постоянные и частые отлучки мужей на “государеву службу” — заставляли “жен дворянских” подолгу выполнять функции управительниц поместий, показывая себя властными и расчетливыми домодержицами. В пользу этого говорит количество сделок второй половины XVII в., заключенных женщинами от собственного имени и по поручению мужа»^{601}.

Сам факт существования во второй половине XVII века переписки между супругами свидетельствует о том, что женская грамотность в дворянской среде стала обыденным явлением. Сложнее что-то сказать о более раннем периоде. Послания, адресатами или авторами которых являются женщины, встречаются среди новгородских берестяных грамот. Очевидно, что умели читать и писать женщины в великокняжеской и царской семье. Об этом свидетельствуют духовные грамоты княгинь XIV—XV веков, собственноручные письма Ксении Годуновой, любовные письма царевны Софьи князю В.В. Голицыну, собственноручная переписка царицы Прасковьи Федоровны и ее дочерей и др. О грамотности святых жен — монахинь и подвижниц — рассказывают жития. Свидетельством распространения в XV—XVII веках грамотности среди простых москвичек являются женские имена, нацарапанные на кувшинах или бочках, обнаруженных при археологических раскопках в городе. Пометив свое имущество, горожанка уже не опасалась, что его уведет у колодца проворная соседка. К сожалению, таких данных немного, но для того, чтобы опровергнуть представление о «темноте» русских женщин, вполне достаточно.

Что касается «теремного рабства», то, по справедливому замечанию Н.Л. Пушкаревой, сама возможность такой изоляции женщины от окружающего мира существовала только в боярских семьях, поскольку обычные горожанки жили не в теремах и проводили дни в хлопотах по хозяйству. Исследовательница приводит весьма характерную приписку, сделанную в тексте одного из «Прологов» XV века неким священником: «Плечи болят. Похмелен… Пошел бы в торг, да кун нет. А попадья ушла в гости…»^{602} Ясно, что командовала в этой семье жена — ушла в гости, не оставила мужу денег, чтобы вновь не напился, и тому ничего не оставалось делать, кроме как читать душеспасительные книги да жаловаться на судьбу Не менее показательны статьи «Псковской судной грамоты» того же времени, оговаривавшие право женщин… на «поле» — судебный поединок! Составители этого кодекса определили, что в случае, если на бой за правду выходят две женщины, за них не могут биться «наймиты» — нанятые бойцы^{603}. Очевидно, что никаким «теремным рабством» в Пскове в XV столетии и не пахло, не говоря уже о том, что зрелище двух сражающихся псковитянок, несомненно, производило сильное впечатление. К слову, «поле» или «Божий суд» были средствами разрешения споров в первую очередь в феодальной среде, и поэтому выходившие на поединок дамы, скорее всего, относились именно к боярству.

Заточение в тереме боярынь XVI—XVII столетий также представляется спорным. Как уже говорилось, жены бояр и дворян принимали деятельное участие в управлении вотчинным и домашним хозяйством. Опасность сближения боярыни с первым лицом домашнего управления — ключником — метко подмечена в фольклоре, породившем образ «Ваньки-ключника, злого разлучника». Думается, такие сюжеты подбрасывала народным сказителям сама жизнь, ведь служилый человек часто подолгу отсутствовал дома, находясь в походах и «на службах». Однако оставим пока тему адюльтера и вернемся к общественному положению боярыни. Дворцовые разряды свидетельствуют, что жены бояр являлись обязательными участницами свадебных церемоний русских царей. Нельзя также забывать и о том, что они составляли придворный штат цариц и так же, как их мужья, регулярно являлись во дворец. Ходили знатные люди и в гости друг к другу, о чем свидетельствует «Домострой».

Получается, что на затворничество были обречены только девицы из знатных семей, что засвидетельствовали как иностранцы, так и Котошихин: «…а дочерей они своих девиц к гостем не выводят и не указывают никому, а живут те дочери в особых далних покоях». Таково было общее правило, но в реальной жизни дворянская девица могла обрести желаемую степень свободы — с вполне определенными последствиями. Тот же Котошихин отмечает, что на другой день после бракосочетания жених ездит «бить челом царю»; в случае же, если «невеста… девства своего не сохранила», одураченный муж и не думает показываться во дворце, «потому что уж царю до его приезду объявят, и он его к себе на очи пустить не велит». Несомненно, данная коллизия случалась крайне редко, но в самой ее возможности Котошихин не сомневался^{604}.