Повседневная жизнь старой русской гимназии

Вечером был созван педагогический совет. Сначала читались какие-то националистические циркуляры Министерства, «разъясняющие» высочайший указ о преподавании в инородческих школах на родных языках учащихся. Потом стали обсуждать вопрос о праздновании юбилея Дома Романовых. Опять пошли циркуляры: о внедрении в учащихся патриотических чувств, о выписке для раздачи учащимся изданий союза Михаила Архангела и т. п. Начальница же с целью реабилитировать себя от обвинений в «красноте» предложила, сверх того, послать телеграмму на высочайшее имя. Б-ский же без стеснения улыбался при этом. Когда эти вопросы были исчерпаны, законоучитель священник П. попросил у председателя разрешения доложить педагогическому совету о тех неудобствах, с которыми сопряжено для него новое расписание уроков (расписание это составлено было по распоряжению Б-ского и в его личных интересах самозванным секретарем Ч-вой, которая постаралась угодить своему покровителю и, устроив его уроки самым удобным образом, остальные растолкала как попало). Председатель разрешил, и тогда П. заявил, что он обязан ходить на общую молитву перед уроками, а между тем по средам, по новому расписанию, его уроки начинаются не с первою, а со второго. Таким образом, первый час остается пустым, никуда использовать его нельзя, т<ак> к<ак> для хождения домой мало времени, а в гимназии тоже нечего делать. Поэтому он стал настаивать, чтобы Ч-ва изменила расписание в его интересах. Та возражала, что так устроить она не может. П. же отвечал, что если совет постановит так, то она должна будет так сделать. Б-ский тогда вскипел. Заявил, что этот вопрос (о расписании!) не входит в компетенцию педагогического совета; снял его с очереди и объявил заседание закрытым. А сам, торопливо схватив свои бумаги, как бешеный, вылетел из комнаты. Остальные, ошеломленные таким финалом, поднявшись на ноги, столпились около стола и стали обсуждать вопрос о том, в чью же компетенцию входит вопрос о расписании и почему секретарь, избираемый советом, может составлять расписание, а совет не имеет права его обсуждать. В это время вернулся в зал и Б-ский. Пробежавшись но пустым комнатам, он несколько успокоился, вмешался в наш разговор о неудобствах нового расписания и уже не возражал против обсуждения этой темы. П. еще раз попросил Ч-ву изменить его уроки в среду и в случае затруднения ее в этом отношении предложил свои услуги. На этом дело и окончилось.

16 января

Когда утром пришел в гимназию, коллеги встретили меня ошеломляющей новостью: Б-ский послал законоучителю П. официальную бумагу об отречении его от обязанностей и сегодня ищет уже, кем заменить его. В бумаге ссылка на министерский циркуляр от 1903 г., предоставляющий председателю право преподавателей «явно негодных по педагогической несостоятельности» и манкирующих своими обязанностями «после предупреждения» устранять от должности. Ничего подобного в данном случае не было. Священник П. был одним из исправнейших педагогов; притом это человек высокообразованный (единственный в нашем городе священник с высшим образованием) и гуманный. О преподавании его Б-ский почти не имел даже и понятия, т<ак> к<ак> был на его уроке всего один раз, да и то в первом классе. Никаких замечаний ни от Б-ского, ни от предыдущих председателей П. не получал. Таким образом, указанный Б-ским циркуляр сюда совершенно не подходит. Поступок его явно незакономерный, настоящий акт произвола, продиктованный нескрываемым чувством мести. Теперь не смей, значит, не только председателю возражать, но даже его временницам.

Ну и времена!

17 января