Сегодня неожиданно получил повестку, приглашающую на экстренное заседание педагогического совета «для обсуждения вопроса об увольнении ученицы VIII класса А. за поступок, позорящий ее как ученицу гимназии». «И Святки даже не прошли без какой-то истории, — недовольно подумал я. идя на совет. — Наверно, попалась в маскараде или в кофейной». Но оказалось гораздо хуже. Председатель, живя в гостинице, слышал откровенные признания живущих там актеров и коммивояжеров, что у них бывают гимназистки. Приглашали даже самого председателя встретить вместе с ними в компании гимназисток новый год. Б-ский отказался и, известив полицию, устроил в ночь на новый год облаву в гостинице, но гимназисток там не оказалось. Рядом с его номером происходило тоже что-то подозрительное. Каждую ночь в комнате живущего там молодого актера звучал женский голос, напоминавший Б-скому голос одной гимназистки. Он даже мельком видел ее в коридоре, но еще не был вполне уверен. Он начал следить, но — с помощью горничных и швейцаров — таинственной незнакомке удавалось ускользать. Наконец, в ночь на 3 января Б-ский проследил, что в этот номер прошла из маскарада женщина, похожая по фигуре на восьмиклассницу А. Когда в гостинице успокоились, он пошел в полицию, захватил гимназических швейцаров, и в четвертом часу ночи вся честная компания (полицейский надзиратель, конный стражник, 2 швейцара из гимназии, управляющий гостиницей и председатель педагогического совета) вломились в номер к актеру, где застали его вдвоем с гимназисткой А. Сегодня на совете Б-ский и поведал о своих похождениях в стиле Шерлока Холмса. Самый факт, переданный Б-ским со всеми подробностями (до скрипа кровати включительно), всех страшно ошеломил. Как-то не верилось, что наша гимназистка, на которую мы привыкли смотреть как на девочку (хотя и любившую пококетничать), может так поступить. Возражать тут, конечно, уж не приходилось, и А. была единогласно уволена из гимназии. Б-ского же эта история, конечно, подымет в глазах начальства. Ведь теперь сыщицкие способности ценятся выше всего!
Виделся с одним коллегой из мужской гимназии, который ездил вместе со своим директором Н-вым в соседний город. По дороге Н-в о многом довольно откровенно болтал; говорил и о нашей гимназии. Как и следовало ожидать, он о нашем педагогическом персонале самого скверного мнения. «Ведь они ничего не стоят, — говорил он, — кроме классной дамы В-вой». Обо мне же отозвался как о погибшем человеке, который висит уже на волоске, т<ак> к<ак> я будто бы примкнул к «партии», занимаюсь не по той программе, которую предоставляю в округ, и прохожу с ученицами (о, ужас!) Герцена. Обвинения крайне нелепые и ни на чем не основанные, т<ак> к<ак> программы, по которым я занимаюсь, хотя и отступают от обычных, но не скрываются мной и каждый год утверждаются округом; Герцена я прохожу потому, что он еще при Шварце включен в программу мужских учебных заведений и помещен в учебнике Сиповского; под «партией» же Н-в, очевидно, подразумевает нашу гимназическую корпорацию, которая не желает беспрекословно подчиняться таким господам, как Б-ский и Н-в. Но как ни нелепы все эти обвинения, однако, дойдя до округа, они действительно могут сыграть свою роль. А если уже дошли (а Б-ский с Н-вым, да еще прошлогодняя начальница К-ч, наверно, этому посодействовали), то положение мое может действительно оказаться весьма шатким. Поэтому, занимаясь с ученицами, приходится думать не столько об интересах обучения, сколько о том, «как бы чего не вышло». Придется выбрасывать из курса наиболее ценный багаж, придется при освещении некоторых фактов ограничиваться туманными фразами — одним словом, придется фальсифицировать науку. И это судьба не только словесности, но и всех гуманитарных наук. Невольно позавидуешь физикам и математикам; в их науках можно все-таки оставаться объективным и не навлечь обвинения в крамольности.
7