Повседневная жизнь старой русской гимназии

Сегодня был у меня один урок в V классе. Я старался познакомиться с внеклассным чтением учениц, причем оказалось, что наиболее слабые из словесности ученицы как раз и читают очень мало, притом и читают крайне невнимательно. С 12 ч. начался совет о старших классах. Этот совет прошел мирно, т<ак> к<ак> никаких текущих острых вопросов не было, а протоколы предыдущих советов не читались, т<ак> к<ак> и секретарь, и председатель стараются их затянуть до полного забвения. Слышал от одного коллеги, занимающейся в мужской гимназии, что тамошний директор Н-в (наш бывший председатель) очень злится на нас. «Им не пройдет даром, — говорит он, — что они не пришли на открытие гимназии». На святки он отправляется в округ. Наговорит, значит, и о нас теплых слов. Туда же едет и наш Б-ский. А в противовес ему хочет отправиться и наша начальница, которая, в свою очередь, намерена жаловаться на незаконные действия председателя. Но беда в том, что теперь такие выходки обыкновенно даже поощряются, особенно когда они имеют видимость «защиты основ». «Не рассуждать, повиноваться!» — теперь местный принцип. А если подчиненные еще подпали под некоторое подозрение со стороны своего направления, то по отношению к ним «ежовые рукавицы» сугубо поощряются. И, подпавши под такое подозрение, не можешь рассчитывать на уважение даже к законным твоим правам. Не одним, видимо, ученикам, а и педагогам впору причислить себя к категории «замученных средней школой».

28 декабря

Уже середина вакаций. Хорошо на время пожить без поправки тетрадей. Приятно обойтись и без ежедневного созерцания нашего председателя. Но предыдущая работа сказывается и теперь. Я все время чувствую недомогание. Придется, видно, похворать в свободное время, а потом — для восстановления сил — опять приняться за старую работу. А работа эта способна скоро исчерпать мои силы. Да и не только мои. На днях я познакомился с новым словесником из реального училища. Он уже 10 лет на службе. И за это время каторжная работа над тетрадями успела превратить его почти в инвалида несмотря на то, что он — по его собственному признанию — отличался смолоду цветущим здоровьем и был — благодаря гимнастике — прекрасно развит физически. А тут Министерство, выпустившее недавно циркуляр насчет поднятия грамотности, стремится взвалить на учителей русского языка еще побольше работы, не заботясь о том, чтобы поставить их труд в более нормальные условия. А что современные условия нашей службы крайне тяжелы, с этим согласится всякий, испытавший их на себе и относившийся к делу добросовестно. Вот, например, что пишет об этом Тростников в своей «Методике русского литературного языка»: «Когда я после семилетнего преподавания (русского языка и словесности), после приобретения знаний и некоторого умения преподавать эти предметы стал преподавать историю и географию, почти совершенно забытые мною предметы, то на первом же году почувствовал себя освободившимся от кошмара. С первого же года преподавание этих предметов пошло у меня лучше, чем шло преподавание русского языка и словесности на седьмом году моей учительской практики по последним предметам. Я испытывал такое облегчение, что нисколько не счел бы несправедливым, если бы преподаватели русскою языка и словесности получали двойное вознаграждение сравнительно с преподавателями других предметов». Министерство же, сетуя на упадок грамотности, не видит одной из главных ее причин и старается — вместо облегчения нашего труда — еще подбавить нам работы. То же, судя но книге Тростникова, было еще и в 90-х гг. и те же были результаты. «К учителям русского языка и словесности было предъявлено столько требований, что многие из них не выдержали и нервно заболели; были даже случаи самоубийства». К этому же ведут нас и теперь!

Облава на гимназисток

3 января