Повседневная жизнь старой русской гимназии

Вот, наконец, и юбилейный акт. Полный зал гимназисток в белых фартуках. В первом ряду педагоги и гости; члены попечительского совета и родительского комитета (последних пригласила начальница, несмотря на нежелание председателя). На эстраде за пюпитром надменная фигура Б-ского. Форменный сюртук, белый жилет и закинутое кверху бритое лицо с презрительной миной. Ни поклона, ни приветствия собравшимся. Начинается речь. Но о чем она? Об опере Глинки: «Жизнь за царя». Через несколько фраз он обрывает и повелительным жестом обращается к хору. Те должны были, продолжая его фразу, запеть: «В бурю, в грозу», — что, по его словам, имеет такой глубокий смысл. Но хор зазевался. Б-ский гримасничает, как настоящий неврастеник; пожимает плечами, разводит руками, одним словом, показывает себя перед всей честной публикой как человека, совершенно не умеющего владеть собой. После пения он говорит о начале династии Романовых. Опять цитирует свой любимый источник — либретто «Жизни за царя», которой ученицы, ни разу не видавшие оперы, совершенно не знают; а потому его цитаты вроде: «Чуют правду», остаются непонятными. Дальше — обзор следующих царствований, но обзор очень поверхностный. С особенной подробностью останавливается он только на реакционных царствованиях Николая I и Александра III. А, говоря о теперешнем царствовании, ни словом не упоминает о манифесте 12 октября и о I Государственной Думе. Кончив речь, он стремительно удаляется из залы. Все в недоумении. Не знают, то ли кончен акт, то ли нет; сразу ли продолжать дальше или сделать перерыв, т<ак> к<ак> программа составлена им одним и в детали ее никто не посвящен. Начальнице пришлось бежать за ним вниз. И через несколько времени удалось снова привести его в зал и водворить на место. Акт продолжился. Пошло чтение перепутанных Б-ским стихотворений. Читали в общем ладно. Но вся эта история оставила неприятный осадок. (Закончился акт раздачей Б-ским книжек издания Союза Михаила Архангела, выписанных по рекомендации Министерства и по настоянию председателя.)

Кстати, сегодня в здешней газете опять есть статья про нашего председателя под названием: «Маньяк», где его поступки ставятся в параллель с деятельностью судебного следователя Лежина и задается вопрос о состоянии его умственных способностей. Один из знакомых докторов тоже считает, что — по его впечатлению — это несомненно параноик. Так это или нет, ненормален наш патрон или просто самодур — для нас, педагогов, его подчиненных, все равно не легче.

23 февраля

Восьмиклассницы решили устроить на масленице традиционный «прощальный» вечер. Но когда попросили о разрешении Б-ского, тот категорически запретил. Потом, через несколько дней, сам вызвал к себе восьмиклассниц и объявил, что он запрещает только «прощальный» вечер, но «танцевальный» может разрешить. Что он опасного усмотрел в слове «прощальный», один Аллах ведает. И чем отличается разрешенный им «танцевальный» от «прощального», тоже никому неизвестно. Когда на устройство этого вечера предложили Б-скому подписной лист, он ни гроша не пожертвовал. А вчера, когда состоялся вечер, он не соблаговолил прийти на него (так же, как и на первый вечер, бывший на святках), хотя на нем были и председатель попечительского совета, и председатель родительского комитета, и начальники других учебных заведений. Зато благодаря его отсутствию дышалось вольнее. Восьмиклассницы выступали в роли любезных хозяек, а мы, педагоги, были гостями. Классы преобразились в столовые и гостиные. И гимназия стала гораздо уютнее. Одна восьмиклассница в разговоре со мной передала, между прочим, свои впечатления от розданных им на юбилее книжек. Ее удивляли, например, помещенные тут рассуждения о декабристах как о каких-то изуверах рода человеческого и т. д. Вообще книжки, оказывается, крайне тенденциозные. В них, например, доказывается необходимость неограниченного самодержавия, хотя бы ради этого пришлось даже пожертвовать половиной теперешней России.

Недурен патриотизм!

28 февраля

Вчера вечером было заседание родительского комитета. Председатель его, делая приглашения в газетах, писал, что присутствовать с правом совещательного голоса могут все родители и опекуны учениц. Можно было ждать, что — ввиду странных порядков, водворившихся в нашей гимназии, — родители в большом числе явятся на это собрание. Что нее оказалось? Из всех родителей, не состоящих в комитете, пришел… только один. Чем это объяснить: или какой-то, чисто заячьей трусостью, или полным индифферентизмом? Да и собравшиеся на заседании члены комитета вели себя как напроказившие школьники. Узнав о том, какую роль играет теперь гимназический швейцар, они опасливо выглядывали за дверь — не подслушивает ли он их рассуждения. Какой же активной защиты своих целей можно ждать от таких родителей? На какую поддержку с их стороны могут рассчитывать и педагоги, которые, подвергаясь гораздо большему риску, все-таки по мере сил борются за нормальную школьную жизнь?