Повседневная жизнь Тайной канцелярии

Редко кто мог соперничать с представителями духовного сословия по части красочности подобных обращений; замкнутое пространство церковного и тем более монастырского обихода, кажется, способствовало экспрессивности выражений и яркости проявления не самых лучших чувств. Не случайно в 1733 году правительство особо обратило внимание, что представители духовенства вместо того, чтобы «упражняться в благочинии», безмерно упиваются, «чинят ссоры и драки» и часто объявляют друг за другом «слово и дело».[222]

Значительную часть доношений поставляли приказные грамотеи-»крючки», поскольку лучше знали процедуру следствия и видели в ней легкий способ получения награды и выхода в люди из беспросветной канцелярской рутины и нищеты. Ведь доносить можно было и на неосторожных просителей, и на своего же неумеренного во хмелю или обиженного жизнью брата-подьячего. Стоило канцеляристу Андрею Лякину ляпнуть в пьяном кураже в 1736 году «в ночи» во время застолья прямо на рабочем месте в «палате» Коммерц-коллегии, что государыня «де на престоле серет», как собутыльники-копиисты его заложили. Хорошо еще, что сразу признавшийся Лякин отделался всего лишь батогами, что сравнимо со строгим выговором по меркам XX века.[223] Порка воздействовала на Лякина благотворно в смысле воздержания от хмельного и даже подвигла его, как увидим ниже, к государственному мышлению.

В Петровскую эпоху началось формирование доноса как самостоятельного канцелярского жанра, с использованием некоторых устойчивых формул. Авторы демонстрировали свою осведомленность об угрозе наказания в случае недостоверности их информации («А буде я, Авдотья, сказала что ложно, и за то указал бы великий государь казнить меня смертью»), что само по себе должно было служить свидетельством ее правдивости. Иногда – далеко не всегда – доносчик мог декларировать осознание своей гражданской позиции («мню, что не стерпит человеческая совесть, ежели кто сущий христианин и не нарушитель присяги, в себе заключить, слыша нижеписанные поношения против персоны его величества»). Как правило, чтобы оградить себя от подозрений, что он руководствовался «злобой какой или корыстью», автор доноса стремился доказать отсутствие личного интереса («не имел с Барышниковым никакой ссоры и до настоящей беседы не был с ним знаком»).[224]

Петр не успел до конца отладить систему «правых» доношений от сознательных граждан. Но в рамках культивируемого им «регулярства» царь требовал в указе «О форме суда» 1723 года: «Как челобитные, так и доношения писать пунктами, так чисто, дабы что писано в одном пункте, в другом бы того не было». Таким образом, власть демонстрировала стремление упорядочить доносительство: информацию рекомендовалось располагать в некоей последовательности. Как правило, смысловые куски выделялись нумерацией или пропуском между ними нескольких чистых строк. Правда, ни тогда, ни позже не было выработано общепринятого образца вроде анкеты или бланка с положенными графами.

При вступлении на престол нового государя или государыни регулярно обновлялись формы официальных документов. При Екатерине I, Петре II и Анне Иоанновне доносы в их числе еще не фигурировали; но начиная с 1742 года правила их составления вносились в каждый подобный список нового царствования: «В доношениях, кои будут от доносителей: Ее императорского величества титул писать против того, как и в челобитных. А потом: „Доносит имярек на имярека; а в чем мое доношение, тому следуют пункты“. По окончании пунктов, в прошении писать против того ж, как в челобитных».[225]

Елизаветинский придворный Михаил Марков сделал донос на своих слуг по всей положенной указами форме:

«Доносит двора вашего императорского величества квартирмейстер Михайло Иванов сын Марков, а о чем, тому следуют пункты.

Сего октября 9 дня Ингермоланского пехотного полку сына моего капитана денщик ево Петр Мартынов объявил, что он слышал непристойные слова от моей крепосной бабы Марьи Савостьяновой, что означенная баба говорила. Да он же, денщик, объявил, что еще при том была и слышела баба зятя моего лейб-гвардии Измайловского полку подпорутчика графа Девиэра Наталья Лаврентьева.

И дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было означенного денщика Мартынова и бабу Савостьянову Тайных розыскных дел в канцелярию принять.

Всемилостивейшая государыня, прошу вашего императорского величества о сем моем доношении решение учинить. Октября 9 дня 1751 году. К поданию надлежит в Тайных розыскных дел в канцелярию. Доношение писал служитель ево Андрей Торопин. К сему доношению Михайло Марков руку приложил».