Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II

Некоторые из уполномоченных по привычке стали опускаться на колени, как вдруг один из мужиков сказал, чтобы они этого не делали. Это ещё больше распалило полковника, он вышел из себя и приказал схватить смутьяна и принести розги.

В это время из избы вышел мировой посредник. Он только что вступил в должность и появился в деревне вместе с воинской командой. Он увидел, как старого крестьянина раздевают и готовят к порке и мигом уразумел, что произошло. Он подошёл к полковнику и спокойным голосом сказал ему, что местные помещики не велят своим крестьянам становиться на колени, спросил, за что решили наказать старика и попросил не наказывать его.

– Спросите его сами! – предложил полковник.

– Ты что такое сказал? – спросил старика мировой посредник.

– Глуховат я, батюшка, не слышу.

Вопрос повторили громче, и старик признался, что он сказал, чтобы народ не становился на колени.

Крылов пишет, что розги тут же убрали, и инцидент был мирно улажен. В применении силы никакой нужды не оказалось. Мировой посредник отлично уладил весь конфликт.

Волнения крестьян, по ходу внедрения реформы 1861 года, происходили и в других губерниях. Не была исключением из этого и Тамбовская губерния. Например, в г. Спасске крестьянин Скопытухин, рассказывая одному дворянину о своём посещении Владимира, говорил, что в трактире он повстречал неизвестных людей, которые рассказывали: «Господа получили в руки книжки, а в книжках сказано, что если кто из молодых ребят пойдёт в услужение к господам, того отдадут в солдаты, а из старых кто наймётся, того сошлют в Сибирь». В результате у господ работников не будет, и вся земля перейдёт к крестьянам.

В Спасске появились два поляка – Маевский и Олехнович – и стали распространять текст какого-то «манифеста», в котором говорилось, что в волостях и городах будет выборная власть, что свобода и земля крестьянам даруется безвозмездно, что уничтожается подушная подать и ликвидируется рекрутская повинность, а все солдаты вернутся домой. Естественно, их арестовали.

В ночь на 19 марта в имении княгини Гагариной крестьяниин Зубков залез на колокольню и стал бить в колокола, сзывая народ и призывая его «молиться за дарованные права» и менять вотчинные власти и помещицу.

14 сентября 1860 года пастух Силин пришёл к усманскому помещику Ханыкову и спросил, сколько ему достанется помещичьей земли, «потому все мы теперь вольные, и про это есть грамота у нашего священника». Пастуха за такие речи схватили и стали вязать, но тот отбивался, плевал на Ханыкина, обзывал его злодеем и тираном, а господского приказчика Кареева ударил по щеке. Силину дали 50 ударов розгами и отпустили восвояси домой.

Появились слухи о каком-то переселении крестьян на новые земли. Крестьянин Тарасов пришёл в Ново-Николаевское волостное правление и потребовал от волостного старшины царский указ о переселении в другие губернии. В соседнем селе Трубетчине, сказал он, поп уже прочитал этот указ.

Некоторые «умные» помещики стали загодя продавать своих крестьян на своз. Покупателей они подбирали среди тех помещиков, которые в крепостную реформу не верили. В 1860 году елатомский помещик Нарышкин продал своих крестьян из села Виряева помещику Королькову. Виряевцам предстояло переехать в Нижегородскую губернию, со дня на день они ждали царскую грамоту об освобождении, а потому вместе с рухлядью и скотом разбежались все по окрестным лесам. Но «голод не тётка», он заставил их выйти из леса, и полиция попыталась вернуть их Королькову. Тогда они снова скрылись в лесах, и полиция ещё долго занималась их поимкой.

В имении козловского помещика Осипова взбунтовались женщины. Они побросали в реку розданный им лён и сказали, что они теперь – вольные, и работать на господ больше не будут. Случаи неповиновения крестьян своим помещикам в губернии стали накануне реформы довольно частыми. Кое-куда пришлось направлять воинские команды и с помощью розог и батогов приводить крестьян в «первобытное стояние». Когда в с. Бокине стали наказывать зачинщиков бунта в имении помещицы Воейковой, остальные крестьяне заявили, чтоб их тоже высекли:

– Если уж сечь, так сечь всех!

Дубасов не пишет, выполнена ли была эта просьба или нет, но ответ как-то сам собой напрашивается положительный. Неповиновения крестьян принимали иногда грубые формы: они выбивали в господских домах стёкла в окнах, уничтожали и похищали барскую утварь, уводили домашний скот, ломали замки в амбарах и вывозили зерно, жгли и вырубали помещичьи леса. Направленного для усмирения бунтов генерал-адъютанта Яфимовича бунтовщики отказывались признавать: «кто знает, генерал ли он, может статься какой либо подговоренный управляющим имением».