Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II

Спасли Дмитрия Николаевича Николай I, изъявивший ему своё полное удовольствие, в частности, экономией на сумму 400 тысяч рублей, направив ему в декабре 1827 года свой особый рескрипт, и сенат, уловивший конъюнктуру и поспешивший высказать тобольскому губернатору своё «одобрямс».

Рассказав о своей деятельности в Тобольске, Бантыш-Каменский переносит своё рассказ в Петербург, откуда и грозила ему главная опасность. Она исходила в первую очередь от М.М.Сперанского (1772—1839), занимавшего в это время пост генерального директора Второго отделения личной канцелярии Николая I по кодификации законодательства России. Михаил Михайлович известен нам в первую очередь как видный государственный деятель первой трети XIX века, блестящий экономист и реформатор. Д.Н.Бантыш-Каменский показывает его с другой, мене известной всем стороны.

Пока суть да дело, вместо Капцевича в Западно-Сибирское генерал-губернаторство прибыл генерал-лейтенант Вельяминов Иван Александрович (1827—1834), по характеристике Дмитрия Николаевича, человек, «благородный во всём пространстве этого слова». Вельяминов и Бантыш-Каменский быстро поладили друг с другом, и Иван Александрович активно помогал Дмитрию Николаевичу всесторонне подготовиться ко встрече с петербургскими вельможами.

Бантыш-Каменский для встреч в Петербурге использовал данный ему трёхмесячный отпуск. Безродный и Куракин, направляемые Коллетом и Кº, буквально засыпали Вельяминова доносами на губернатора, и Вельяминов с Бантыш-Каменским еле успевали оправдываться перед Петербургом. Дмитрий Николаевич вырвался, наконец, из этого омута и направил свои стопы на запад. 10 мая 1828 года он прибыл в Москву, откуда после непродолжительного выехал в Петербург. Сразу по прибытии в столицу Бантыш-Каменский узнал от князя Александра Голицына и министра внутренних дел Арсения Андреевича Закревского, что сенат, науськанный Безродным и Куракиным, настроен к нему резко отрицательно, и если он не успеет оправдаться, ему угрожает опала.

Первым делом Бантыш-Каменский решил встретиться со Сперанским. Несколько дней подряд, вместо Сперанского, Дмитрию Николаевичу удалось лицезреть только швейцара и слышать от него слова вроде «дома нет», «изволил верхом поехать прогуливаться», «изволил выехать в Государственный совет», «никого не принимает, занимаясь делами» и т. п. Наконец, аудиенция состоялась. Каково же было удивление Бантыш-Каменского, когда Сперанский, как только тот вошёл в кабинет, бросился к нему на шею и стал обнимать и прикладывать свои щёки к его щекам.

«Иной подумал бы, что мне очень везёт у сего вельможи», – пишет Бантыш-Каменский, – «но я разумел его и внутренне говорил: ˮЛобзания Иудыˮ». Обменявшись обычными для начала разговора фразами, Дмитрий Николаевич сказал, что приехал в Петербург, чтобы узнать, в чём его обвиняют ревизоры. Сперанский прямо заявил, что виноват во всём …Капцевич, который якобы везде злословит его, Сперанского. Он, Сперанский, предложил ему мировую, но Капцевич её отвергнул.

– Если бы примирился, – сказал Сперанский, не моргнув и глазом, – не были бы у вас сенаторы. Теперь пускай отделывается своими боками.

Бантыш-Каменский был шокирован: Сперанский поднял ревизорскую бучу против губернатора только из-за того, что генерал-губернатор «злословит». Не беспорядки в губернии, не нарушение законов, не ущемление интересов империи, а личная обида на Петра Михайловича подвигла Сперанского на такой постыдный и чреватый последствиями шаг. И это был знаменитый неподкупный и честный реформатор, слуга царю и отечеству?

Бантыш-Каменский молчал, и Сперанский, наконец, спросил его:

– Следовательно, вы намерены оправдываться?

– Должен, – отвечал губернатор.

– Неужели думаете жаловаться государю?

– Может быть. Сам ещё не знаю, на что решиться.

– Мой совет: ничего не предпринимать прежде времени. Вас не обвинят, не истребовавши предварительно объяснения.

По возвращении в Москву в июне 1828 года Дмитрий Николаевич отправил на высочайшее имя подробное объяснение и приложил к нему документы и факты. В июле оно было передано Николаем I в Комитет министров. 30 июля того же года состоялся указ об увольнении Бантыш-Каменского от должности. Сперанский оказался прав: Николай I предпочёл губернатору сенаторов. Правосудие не состоялось – свершился Шемякин суд.