Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II

Сенат должен был вынужден прислушаться к новой восходящей на петербургском небосклоне звезде и принял, наконец, благоприятное для искателя правды решение. В нём причина и следствие поменялись местами: хоть в своём служебном рвении бывший губернатор Тобольской губернии и нарушил рамки дозволенного, но, принимая во внимание его невиновность, выслугу лет и положительные отзывы генерал-губернатора Западной Сибири Вельяминова, «правительствующий сенат осмеливается на всё сие обратить милосердное воззрение его императорского величества».

6 марта 1833 года состоялось высочайшее решение: «Бантыш-Каменского избавить от всякого взыскания; обратить на службу, причём зачесть ему всё время невинного нахождения под судом – в годы службы. Г-м же сенаторам (ревизорам) поставить на вид неосновательность их донесения».

Князь Куракин после этого вышел в отставку, в отношении Безродного возобновили долго спящее дело о его провиантских махинациях, но его спас министр финансов граф Канкрин, бывший генерал-интендантом 1-й армии (у Барклая-де-Толли). Ещё ранее Канкрин исходатайствовал на свадьбу «бедняка» Безродного 10 тысяч рублей. Безродный снова воспрянул духом, получил действительного тайного советника, ордена и пр. Прошение же Бантыш-Каменского об оказании ему денежной помощи, поданное в январе 1834 года и подкреплённое поддержкой Вельяминова, было оставлено без внимания.

16 апреля 1834 года вышло высочайшее повеление, согласно которому Бантыш-Каменский был окончательно уволен от службы. Одновременно его лишили и чина, который должен был последовать согласно указу 1762 года.

В 1835 году фортуна неожиданно вновь повернулась к нему лицом – его назначили чиновником особых поручений при министерстве финансов, а 16 мая 1836 года он получил пост гражданского губернатора в Виленской губернии. Через три года он стал присутствующим в совете министерства внутренних дел, а в 1840 году – членом департамента уделов и тайным советником. В 1846 году Дмитрий Николаевич был награждён орденом Владимира 2-й степени.

Таким образом, административную карьеру Бантыш-Каменского в конечном итоге можно считать удавшейся. Впрочем, сам Дмитрий Николаевич вряд ли придавал этому особе значение. Он был оправдан по суду, и это было главное – как и его любовь к русской истории, которой он плодотворно занимался до самой своей смерти в 1850 году.

А.С.Пушкин считал его «настоящим историком». Таким он и остался в нашей памяти.

И кто ныне знает какого-то Безродного или князя Куракина?

Головотяпство и другие фокусы чиновников

Лучший генерал-губернатор тот, про которого не

знают, есть он или нет.

Московский генерал-губернатор П.А.Тучков

Чиновничья практика России кишит примерами головотяпства, безалаберности, некомпетентности, неоправданной жестокости и легкомыслия. Наша страна по этому «виду спорта», несомненно, идёт впереди всей планеты. Вот навскидку пример из истории Тамбовского края – тут головотяпство губернатор чудесным образом соединил с «маниловщиной».

Приехавший в 1796 году в Пензу с ознакомительной поездкой генерал-губернатор Вяземский, мало соображая в делах, при проверке накопившихся за многие годы недоимок в губернии, указал в отчёте в сенат 80 тысяч вместо 600 тысяч рублей. Напрасно вице-губернатор Долгоруков пытался его «ввести в разум вещи» – генерал-губернатор стоял на своём. Потом это очковтирательство Вяземского стоило губернским чиновникам массу хлопот, разного рода ухищрений, объяснений перед Петербургом и выговоров от сената.

Потом генерал-губернатор, основываясь на английских теориях, дал директору экономии право объехать всю губернию и «проверить карманы» всех казённых учреждений. Пенза отнюдь не была Девонширом, а директор экономии – просвещённым английским чиновником. Директору, отъявленному хапуге и казнокраду, только того и надо было. Пустили щуку в пруд!

Головотяпство исходило из самого высокого учреждения – от генерал-прокурора Самойлова. Не успел Вяземский отъехать из Пензы, как Самойлов «спустил» в губернию указ отправить накопившиеся в губернской казне медные деньги водным путём. По р. Суре губернское правление отправляло обычно хлеб, но хлеб уже давно сплавили, а Сура к моменту получения петербургского предписания сильно обмелела, и суда по ней перестали ходить. Но если бы даже река была судоходной, баржи с хлебом отягощать медным грузом было опасно – баржи бы не выдержали и затонули. Вице-губернатору Долгорукову пришлось вступать с Самойловым в переписку и приводить ему вышеуказанные аргументы.