Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта

Бойерле^{4} рассказывает в своем дневнике забавную историю времен своего детства, прекрасно иллюстрирующую социальное положение различных слоев населения Вены. Однажды отец взял его с собой в одну из пригородных пенцингских пивных, где к удивлению их обоих царило необычное оживление: в зале, полном гостей, ярко освещенном многочисленными люстрами, во всю силу гремел оркестр. На вопрос отца Бойерле о том, кто эти богачи, устроившие столь пышное празднество, хозяин заведения ответил, что собравшиеся празднуют свадьбу нищих. В городе хорошо знали родителей юной невесты: постоянное место ее отца было у Каменного моста, и откликался он на прозвище Дуккерль,^{5} а жена его просила милостыню подле ворот Хофбурга, и промысел их был настолько доходным, что с этих доходов они не только жили на широкую ногу, но, откладывая ежегодно по нескольку сотен флоринов, скопили для дочери приданое не в одну тысячу, да еще и устроили пышную свадьбу.

В пенцингской пивной, как пояснил хозяин, они собрались потому, что были слишком хорошо известны в самом городе и только здесь могли «развернуться», не вызывая удивления, зависти, а может быть — кто знает? — и скандала, хотя обычно венцы отнюдь не питали склонности к возмущению чем бы то ни было. В предместьях же дело другое: такая публика нередко отправлялась в колясках в кабачки, раскиданные по Венскому лесу, где никто никого не знал и при встрече предпочитал не узнавать, и пировала там в свое удовольствие, как благородная, с музыкантами и певцами.

Отец Бойерле поинтересовался занятиями новобрачных: следовали ли они примеру почтенных родителей невесты? «Не совсем», — ответил хозяин пивной и пояснил, что молодая женщина роется в мусоре, который выбрасывают из домов, и нередко находит попавшие туда по небрежности владельцев ценности: золотую монету, серебряную ложку, а иногда и какое-нибудь ювелирное украшение, и этот промысел с лихвой обеспечивает жизнь подобных добытчиков. Что же до супруга, то он торгует костями, которые извлекает из кухонных отбросов и продает пуговичным мастерам. Бессмысленного ремесла не бывает…

Этот промысел не считался зазорным. Комедиограф Шильдбах сочинил о процветающих нищих пьесу Миллионер, выдержавшую сотню постановок в театре Шиканедера, того самого, который сотрудничал с Моцартом при создании Волшебной флейты и был одним из самых оригинальных и интересных театральных деятелей Вены того времени. «Гвоздем» этого спектакля была свадьба нищих в пригородном ресторанчике. Реалистичность постановки вполне соответствовала тому, что Бойерле с отцом видели в Пенцинге.

Со своей стороны Райхсль[7] в своей книге, где описана эта история, сделал любопытную попытку классифицировать венских нищих и изобразить их иерархии в нисходящем порядке. Совершенно очевидно, что Дуккерль с женой относились к самой высокой категории нищих, имевших постоянное место промысла, общепризнанное и всеми уважавшееся. Бедолаги самой низшей категории старались разжалобить прохожих на улицах и проезжих на дорогах, выставляя напоказ свои реальные или искусно нагримированные язвы. Другие усаживались на землю, спрятав ноги в ловко вырытое незаметное углубление, и изображали безногих калек, а рядом с ними обычно торчал ребенок, дополнявший их жалобные сетования своими; он то и дело подбегал к дверцам колясок и дилижансов и не отставал от пассажиров, пока не получал подаяния.

Творцы предметов роскоши

Хотя жители Вены уделяли праздному фланированию не меньше времени, чем работе, это все же был город с развитой промышленностью. Присутствие императорского двора и аристократии благоприятствовало главным образом производству предметов роскоши: процветали портные, вышивальщики, позументщики, ювелиры, седельные мастера. Ограничительные законы Иосифа II не были столь мудрыми, какими казались поначалу, так как били по многочисленным мелким семейным предприятиям, в которых была занята значительная часть ремесленного населения. Вена всегда была столицей редких, утонченных изделий, ценность которых определялась не только материалом, но и искусством мастеров, и роскошь аристократии, отнюдь не вызывавшая, впрочем, ни зависти, ни ревности, была законным источником доходов для всех.