Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков

Я верую в единого Бога, рожденного человеческой матерью, / В сына Святой Девы, который спас нас. / Он — Отец, он — Сын, он — Дух Святой, / Он един в трех лицах. / Я верю, что Он отверз небеса, чтобы изгнать падших ангелов, / И верю, что, когда Он появился, святой Иоанн /Обнял Его и покрестил Его водою. / Иоанн знал о своей миссии еще до своего рождения: / Во чреве своей матери он повернулся вправо. / Я верую в Рим, в святого Петра, которому было велено / Судить нас по делам нашим, по замыслам и по грехам[277].

Трубадур умолкает; он говорил «во имя Бога, дабы Его возлюбили еще больше». Вот так и святой Франциск, прозванный «Poverello» («беднячком»), бегал по улицам Ассизи, крича: «Любовь не возлюбили!»

Не будет преувеличением сказать, что «Бревиарий любви» является своеобразным синтезом учения о Любви. И хотя это сочинение никак нельзя причислить к сборникам песен трубадуров, тем не менее в нем приводится двести шестьдесят две (!) цитаты из кансон шестидесяти шести трубадуров; не будь «Бревиария», некоторые кансоны до нас не дошли бы…

Новым ценностям — новые формы: роман, новелла, жизнеописание и комментарии

Трубадуры видят, как в мире воцаряется дух наживы. Зачем богач кичится своим богатством, возмущается поэт, ведь конец — вот он, каждому до него рукой подать, каждому предстоит проститься с жизнью, проститься с любовью. И всем придется вручать Господу свою душу, свое единственное неотчуждаемое богатство, полученное в дар от Него.

Lauzengiers, подхалимы из окружения сеньора, образуют основную группу придворных, процветающих при южнофранцузских дворах. Об этом свидетельствуют жесты (chansons de geste) из цикла о Гильоме Оранжском, созданном в XII веке, например «Нимская телега»[278]. Но уже в лирической поэзии XII века семантическое поле слова lauzengier постепенно расширяется, им начинают обозначать также любителя позлословить[279]. Серкамон и Маркабрюн первыми употребили термин lauzengier со значением «клеветник»; к льстивым словам, с которыми придворный угодник обращается к сеньору, добавляется клевета: льстец не упускает возможности позлословить; так при дворе постепенно воцаряются испорченные нравы. В лирических стихотворениях, прославляющих куртуазную любовь, персонаж, обозначаемый словом lauzengier, обычно не идентифицирован. Lauzengier — тот, кто пытается нарушить гармонию в отношениях между влюбленным поэтом и дамой, он вредит амору, нашептывая дурное о возлюбленном даме или же о даме возлюбленному, и так до тех пор, пока влюбленные в конце концов не расстанутся. «Клеветник» может быть знатного рода, однако озлобленность унижает его, низводит до уровня виллана как в моральном, так и в социальном плане. Как к виллану относятся к нему и в легенде о съеденном сердце, рассказанной в жизнеописании руссильонского трубадура Гильема де Кабестаня[280]. Клеветник (lauzengier) в подавляющем большинстве своем является анонимом, тем не менее он наделен могучей властью слова; этот злокозненный посредник препятствует рыцарю вести себя куртуазно, как подобает. Предавая амор, клеветник становится врагом всего общества. Именно на клеветников Раймбаут Оранский возлагает основную вину за угасание fin’amor, которое он наблюдает повсюду[281].