Читаем Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков полностью

Всем, кто хочет восстановить в деталях жизнь трубадуров, приходится обращаться к документальным источникам, разрозненным и неравноценным. В хартиях, завещаниях или хрониках обычно упоминаются аристократы, но нигде не говорится о людях безродных или малоимущих. На заре Средневековья возникла привычка поддерживать христианское соревнование в благочестии и стимулировать пыл неофитов, рассказывая им легенды о великих деяниях их предшественников. Сначала благочестивые авторы составляли жития святых на латыни. Затем, когда стремление к подражанию проникло во все сословия общества, а чтение перестало быть занятием исключительно клириков, жития стали переводить на народные языки. По многократно апробированной модели житий святых создаются и «жизнеописания» (vidas) трубадуров, новых героев, востребованных обществом; vidas — своего рода эмбриональные биографии в прозе, составленные чаще всего неизвестными авторами; первые жизнеописания появляются в середине XIII века, то есть достаточно поздно. Каждое из этих небольших по объему повествований открывает собой серию «избранных произведений», песен какого-либо трубадура, включенных в рукописный сборник. Таким образом, жизнеописания создавались именно в расчете на песенники; они были написаны в тот период, когда расцвет искусства трубадуров уже принадлежал истории, и «последний трубадур» Гираут Рикьер горько сетовал на то, что он родился слишком поздно…

Известны биографии почти сотни трубадуров — из четырехсот шестидесяти, чьи имена сохранились для истории; в это последнее число входят как мужчины, так и женщины-поэты. Составители жизнеописаний руководствовались двумя моделями: либо укладывали жизнь трубадура в несколько лаконичных строк, как это видно на примере биографии Серкамона, либо составляли вполне законченный, самостоятельный рассказ, иногда более напоминающий художественный вымысел, нежели документальное повествование. Авторы подобных рассказов, уснащенных множеством перипетий, возможно, не во всем придерживались исторической достоверности, зато весьма выразительно живописали картину того мира, в котором жили трубадуры.

Серкамон-жонглер был родом из Гаскони, и слагал он песни и пастурели на старинный лад. И обошел он весь белый свет, куда только мог дойти, и за то прозвали его «Серкамон»[99].

Жизнеописание трубадура Аймерика де Пегильяна, составленное на основе его собственных песен, напротив, достаточно подробно излагает биографию своего героя. Из него можно узнать о том, какие уловки изобретал трубадур (воспользовался отсутствием мужа, отправившегося в паломничество к святому Якову Компостельскому) и к чьей помощи прибегал (обратился к своему покровителю, королю Кастилии), чтобы привлечь к своему ложу возлюбленную даму и получить от нее желанный поцелуй. Однако ни один из фактов, приведенных в этой биографии, не находит подтверждения.

Тем не менее эти отчасти вымышленные истории по-своему рассказывают о том, как жили трубадуры. Тщательно проверив все упомянутые в жизнеописаниях подробности, а именно даты, совершенные путешествия и паломничества, имена покровителей и друзей трубадуров, исследователи пришли к выводу, что в деталях биографы не отступали от истины.

Трубадуры принадлежали к самым различным классам общества. Среди них были и клирики, и миряне; в число последних входили также женщины. И все они обитали в единой культурной среде, сформировавшейся под доминирующим влиянием христианского мировоззрения, в среде, где ритм жизни задавали церковные колокола и чередования литургических празднеств; трубадур мог соглашаться с таким образом жизни или отвергать его, но изменить он его не мог.

Высшая ступень социальной лестницы: Гильем IX, первый трубадур
Перейти на страницу:

Все книги серии Живая история: Повседневная жизнь человечества

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука