Повседневность дагестанской женщины. Кавказская война и социокультурные перемены XIX века

Вместе с тем у некоторых народов сумма кебина могла быть и более существенной. Так, в архивном деле имеются сведения о том, что в селении Цмур Кюринского округа девушке полагался кебин в размере 200 рублей и калым в размере 60 рублей[263]. Что касается вдовы, то размер кебина и калыма был вдвое ниже: кебин – 100 рублей, калым – 30 рублей[264].

Как видно из материалов архивного дела, за вдову платили в два раза меньше, чем за незамужнюю девушку. Разумеется, невинность девушки в данном примере определила существенную разницу суммы ее кебина и калыма.

Нередко сумма кебина становилась предметом обсуждения сторон еще в процессе сватовства. Так, в Южном Дагестане, по сведениям С. Ш. Гаджиевой, имели место случаи, когда сумма кебина записывалась в брачный договор во время бракосочетания при двух свидетелях сторон[265].

Безусловно, архаическая плата семье невесты, закрепленная в нормах адата, являлась нередко существенным препятствием на пути к браку. Особенно остро стояла эта проблема в период военных событий в имамате, в связи с чем Шамиль был вынужден регламентировать размер кебина.

На подконтрольных имамату территориях Шамиль ввел твердый размер калыма – в пределах от 10 до 20 рублей. По мнению А. В. Комарова, Шамиль, видевший в крепкой семье залог благосостояния горцев, всячески старался облегчить заключение браков, уменьшив калым и кебин[266]. По сведениям автора, в селениях Гимры, Харикуни и других, бывших вблизи русской передовой линии, кебин-хакк был установлен в весьма незначительном размере – от 25 копеек до 1 рубля[267]. А. В. Комаров полагал, что Шамиль был вынужден регламентировать размер кебина в этих селах, потому что число женщин значительно превышало число мужчин, которые попадали в плен или были убиты при набегах[268].

Конечно же, такая символическая сумма калыма являлась следствием сложной демографии в период Кавказской войны. По мнению М. Гаммера, это не могло не заботить Шамиля[269]. Поэтому все, что касалось вопросов кебина и калыма, находилось в поле зрения имама и его наибов.

А. М. Халилов утверждал, что по соглашению сторон сумма калыма могла сокращаться бесконечно[270]. Кроме того, в случае нарушения предписаний низама, если сумма выкупа превышала установленную норму, то разницу следовало изъять в доход общественной казны имамата (байтулмала). Специальные комиссии строго следили за соблюдением этого порядка, а обнаружив нарушение, виновных наказывали, невзирая на их социальное положение.

Так, наиб Шамиля Ахверды Магома нарушил прописанные в низаме требования к калыму: вместо положенных 20 рублей он решил заплатить невесте 90 рублей серебром[271]. Заметим, что это был уже четвертый брак наиба.

Разумеется, такое самоуправство пришлось не по душе имаму Шамилю: узнав об этом, он велел наказать наиба, отняв всю сумму калыма в пользу казны имамата[272]. Этот пример – показатель того, что в имамате наказания не могли избежать и влиятельные люди, такие как наиб Ахверды Магома.

После пленения Шамиля размер калыма перестал быть строго регламентированным[273]. Он зависел от многих факторов: сословной принадлежности жениха и невесты, условий заключения брака, традиций народа. Например, самый большой размер калыма был у кумыков и ногайцев, который к концу XIX века доходил до внушительных сумм.

Русские власти неоднократно пытались выработать специальные правила, регламентирующие уплату калыма, но все было безуспешно. С другой стороны, было очевидно, что материальные издержки на калым являлись существенным препятствием разводам среди народов Дагестана.

Распространение шариатских норм отразилось и на разводе. Парадоксально, но в дошариатское время расторжение брачных союзов было нередким явлением в семейном быту дагестанских народов. Веками сложилась практика, когда муж без особых на то причин имел право дать развод своей жене[274]. По мнению А. А. Руновского, легкость, с которой совершались разводы, зависели от постановлений религии, «окружившей мусульманскую женщину самыми неблагоприятными условиями»[275].

Безусловно, это приводило к злоупотреблению со стороны мужчин, которые с этим правом нередко обращались очень легкомысленно, не задумываясь о последствиях. Разумеется, меньше всего мужа волновали чувства жены. Поводом к разводу могли послужить ничтожные, очень редко основательные причины. Часто муж произносил известные слова «талак, талак, талак» бессознательно, будучи в нетрезвом виде, после чего свершался разводный акт. Конечно же, отрезвев, муж сожалел о содеянном поступке. Мало того, он спешил повторно заключить брак со своей прежней женой. Женщина не имела возможности противиться данной практике. По справедливому замечанию А. А. Руновского, такой практикой «женщина получала доказательство своего бессилия и беззащитности»[276].