Повстанческая армия имени Чака Берри

Я даже стал забывать про радужные поповские перспективы. Ну, право слово, было не до того. Только что из армии, прямо из дизбата, явился в Тюмень известный всему универу панк-Артурка и вся наша тусовка праздновала его приезд. Истосковавшийся в армии по гитаре, Артурка рвался в бой. Он готов был играть где угодно и на чем угодно, хоть бы даже на раздолбленных диминых колонках в общежитии моторного завода. Но тут возникла одна проблема. Оказалось, что на тот момент, певцов и творцов у нас в формации «ИПВ» было даже с избытком. Песни сочиняли, чуть ли не половина активных членов этого творческого объединения: Немиров, Неумоев, Рыбьяков, Аркаша Кузнецов, Юра Крылов. Теперь к нам присоединился еще один, весьма честолюбивый автор. А вот с исполнителями была, ну просто, беда. Исполнять все нами сочиненное более-менее грамотно могли все те же — Саша Ковязин с Андреем Шагуновым. Но они могли далеко не все. Они не могли играть в четырех-пяти группах одновременно. Как всегда бывает в таких случаях, между творческими лидерами началась некая подспудная борьба и соперничество. Всем нужны были музыканты. И каждый рассчитывал на некие свои преимущества. Преимуществом Артурки было то, что он сам мог неплохо играть на нескольких инструментах, и, следовательно, мог лучше других и быстрее других объяснить Саше с Андреем, что он от них хочет. То есть, что они должны играть и как. Для меня, игравшего на гитаре, как курица лапой, это было затруднительнее. В наихудшем положении оказались Немиров и Рыбьяков. Первый не умел ни играть, ни петь. Второй не имел слуха, и пел мимо тональности так явно, что на общем музыкальном совете было решено попробовать записать несколько рыбьяковых песен с моим вокалом. Так появилась вторая версия песни «Начало Зимы», где партию лидер-вокала исполняю я. Творческим амбициям Кирилла и его самолюбию это наносило болезненную рану. Наши отношения стали быстро портиться. Кирилл жаловался на меня всем подряд. Впервые я был обвинен в узурпаторстве и встал вопрос о моем «культе личности».

Вот в такую «атмосферу» попал ничего еще не понимавший после армейских дизелей Артурка Струков. И тут его израненную душу принялся лечить водочкой и задушевными дринч-сессиями сам Юрий Игорьевич Шаповалов. Не раз и не два совершали Шапа с Артурычем гонки на рысях в разные концы Тюмени за алкогольным лекарством. Не раз подвергался я сам нападению двух этих субъектов, пришедших в то волшебное состояние, когда им Надо, и когда им Попробуй не Дай! Показательной является история о том, как Шапа с Артурычем пропили мой новый овчинный полушубок. Нет, вы не подумайте, что мне этот полушубок до сих пор жалко. Просто история была забавная и как-то сохранилась в памяти с тех времен. А дело было так.

Артур Струков был родом из Набережных Челнов. Это, я вам доложу, от Тюмени не ближний свет. И вот наступили в Тюмени холода, стало примораживать, выпал снег. Холодно стало Артурычу. А ехать в Набережные Челны за теплыми вещами как-то не с руки. Вот и говорит он Ромычу, то бишь, мне:

— Ромуальд, а Ромуальд! Ты меня мал, мал, пускай, да? Теплый шуба, мне давай, да?

Ну мне бы, как положено, ответить, мол:

— Ты все лето пел да пел… Иди теперь, гад такой, пляши постепенно.

А я чего-то разнюнился, расчувствовался и возьми и дай Артурычу полушубок, типа, на несколько дней, погонять.

А случилось так, что у Артурыча с Шапой, это самое, закончилось. Ну нету ни грамулички. А им Надо! А на дворе ночь-полночь, и где его взять, большой вопрос. И тут Шапа говорит Артурычу:

— А айда к цыганам!

А известное дело, что у цыган, у них завсегда всего навалом — и бабы, и бляди, и это самое, то что всем Надо, всенепременно имеется. А вот такой, вот, цыгане народ, запасливый. Вот, скажем если надо чего-нибудь такого, чего нигде не должно быть, хоть порнуху, хоть наркоту, то где это брать? У цыган, а то где ж? Сообразили это Шапа с Артурычем и айда к цыганам. Деньги, то, вроде у них были кое-какие, но так, по мелочи. А как приехали они к цыганам, то одна молодая, хитрая цыганка им и говорит:

— Ай, родимые! А что вам, соколики, одна-две жалкие бутылочки? На вас вон какие зипуны, заморские, атласные. (Имела она в виду шапину югославскую дубленочку). Но Шапа мозги еще не все пропил. Вспомнил, про своего родителя и его пятизарядное ружье. Пристрелит за дубленочку, не ровен час. Видит, цыганка, не выходит, с югославской дубленочкой. А на Артурыче, аккурат, мой новенький овчинный полушубочек. Не дубленочка, конечно, но по тем временам, рубчиков 250 все же, как-нибудь, да стоит. Подумали Шапа с Артурычем, подумали. И решили, что у Ромыча, что дал этот полушубок погонять, пятизарядного ружья нету, да и вообще, Ромыч, он так себе, на одну ногу хроменький. Авось большого греха не будет. Да и потом, должен же он своих друзей понять, коли момент такой, что им Надо!

И, эх! Махнули они рукой, и обменяли ромычевский полушубок на ящик азербайджанского коньяку. Клопомором он у нас назывался. Ну, так что ж, с того? Зато, цельный ящик! А что делать? Надо! Вот такие, вот дела.