Недавно помер Ваня, человек лет пятидесяти, с почерневшим от пьянства лицом, тихий и безотказный, человек со сломанной судьбой, которого не пришли хоронить даже собственные дети. То ли его убили, то ли не выдержало изношенное алкоголем сердце, – этого уже не узнает никто; нашли его, замерзшего, на улице с разбитым в кровь тихим лицом, как при жизни.
Он лежал у бочки из-под кваса у холодной улице в конце. Может быть, улыбка иль гримаса у него застыла на лице. Но лицо бумагой было скрыто с надписью «Не трогать мертвеца». И она скрывала деловито выраженье белого лица. Но его и так никто не трогал. Путь поспешно отмеряя свой, каждый молча шёл своей дорогой – мало ль кто лежит на мостовой? Лишь, остановившись на минутку и не обращаясь ни к кому, бабушка сказала: «Скоро сутки, как лежит он. Холодно ему». И куда-то дальше заспешила, видно, были у неё дела… От железной бочки спецмашина человека тихо увезла. Может, и обыденное дело на житейском сделалось кругу. Всё прошло. И только след от тела до поры остался на снегу…
За день до этого он подошел ко мне и похмельным шёпотом попросил налить «полтинник», как принято у нас говорить. Спирт у меня был, к Ване я относился хорошо, но почему отказал, не знаю. Он молча отошел…
И вот теперь меня неотступно мучает совесть: почему я не помог человеку? Творить добро, пока не поздно, творить, чтобы не загрызли муки совести, помогать человеку, если ты на это способен. Ване теперь уже не поможешь – земля ему пухом! – но случай с ним заставил меня понять, что главное в бренной жизни – никогда не отказывать человеку в беде. Тогда и тебе будут легче жить». 17.11.1983. Я привел эту запись, чтобы вы поняли, как же исказил сознание социалистический строй, перевернув с ног на голову понятия добра и зла.
Не спешите осуждать меня – погибали и добровольно уходили из жизни или в дворники тогда очень многие – сугубо те, кто не мог или не хотел приспосабливаться к океану лжи, из которой «при развитом социализме» родилась новая общность – «советский народ».
Народ – непонятное слово и зря введено в оборот, – гляжу на того, на другого и вижу людей, не народ. Несхожие, разные люди – и праведник тут и злодей, и я не по праздной причуде людьми называю людей.
То время мало чем отличалось от нынешнего: все так же тяжко дышать, все так же трудно жить порядочному человеку, все тот же океан лжи. Разве что бананы теперь на любом прилавке…
Ложь течет полосою газетной, на экране цветная чушь – нет зацепки для мысли светлой, нет зацепки для добрых чувств!
Мне повезло – и я вырвался. Но многие, пройдя этот путь, так и не смогли подняться с колен и бороться за себя. Правильно утверждал классик коммунизма: «Жизнь есть борьба».