— Притом, что… — закачалась немного и она, — … что если хочешь приударить за дамой, то ей надо цветы дарить и духи, но никак уж не червивые конфеты украинского производства, после чего пропадать на полгода. Подарок долго искал?
— В Киев ездил, — только и ответил он, вбитый своим же собственным подарком в пол по самую шляпку, как тот ржавый гвоздик. — Исправлюсь.
— Если тебе это позволят еще сделать, — усмехнулась она, продевая руку в рукав своего пальто, когда они собирались уже на улицу. Всему хорошему конец наступает очень быстро, закончилось и это удовольствие.
В такси она прижалась к нему и тут же заснула. Таксист что-то рассказывал, что тоже когда-то был офисным клерком, пока не сменил кресло в офисе на баранку автомобиля, зато теперь работает три через три, а остальное время придается праздному безделью. Бросил курить, занялся спортом и все такое… Пассажир его не слушал, глядя в окно на ночной, сияющий праздничными огнями город, он пытался понять, где, собственно, он все это время пропадал? Где-то посередине пути он похлопал по плечу водителя и назвал ему новый адрес следования. Желтый «фордик» развернулся и помчался в обратном направлении. Дома Погорел помог снять женщине сапоги, дубленку и усадил в гостиной на диван, попросив немного подождать, пока он будет стелить ей в другой комнате. Она только кивнула и тут же завалилась на бок. Когда же он вернулся с чувством выполненного долга, то она уже спала на его диване, сладко улыбаясь чему-то своему во сне, если конечно это можно было назвать улыбкой. Странная какая-то была улыбка. И конечно же он не стал ее будить, лишь укрыл одеялом и подсунул под голову бамбуковую подушку. Оказывается, может ведь улыбаться, отметил он. Когда не хочет… Проснулась она только к обеду. И тут же сконфуженно засобиралась домой. И он как истинный джентльмен, не стал всеми силами ее удерживать. Вызвал такси, но она отказалась, сказав, что отлично доберется и на метро, до которого надо было ехать минут семь на автобусе. На остановке было холодно и дул пронизывающий ветер. Она что-то даже ему говорила, пока они ждали транспорт, но он ее не слышал, лихорадочно соображая, как той предложить остаться. Ведь пошлет, трезвая, прикидывал он в нерешительности. Пошел снег, подошел автобус, открылись двери, стали выходить приехавшие, и одновременно заходить в переднюю дверь уже следующие, которым поскорее хотелось оказаться в тепле. Двери закрылись. Автобус уехал, увозя с собой и тепло. Остановка опустела. Остались только эти двое и холод.
— Ты останешься? — выдавил наконец он из себя самое мучительное, взяв ее за холодные озябшие руки.
— У меня есть выбор? — чуть заметно усмехнулась она и тут же сама себе ответила: — Вообще-то есть, замерзнуть прямо на месте и следующее утро встретить уже в морге. Одна половина лица и так словно маска, хочешь добиться того же и от второй? Пошли, — сказала она и силой развернула его в сторону дома и взяла под руку. — Или ты решил меня окончательно заморозить на этом холоде?
— А что с лицом? — поинтересовался он.
— Твоих рук дело, сволочь такая, — произнесла она без всякой интонации в голосе, констатируя факт.
Погорел даже побледнел, услышав такое. В жизни ни одной женщины не ударил, тем более по лицу, пусть этим башаровы гордятся.
— Испугался? — Кира заметила его замешательство и не стала дальше нагнетать обстановку. — Последствия аварии в метро. И все… И больше ни одного слова об этом, будем считать, что я отделалась легким испугом. Мне твое прошлое не интересно, тебе — мое, договорились?
Он кивнул.
— Вот и славненько, милый, будем жить настоящим.
Новый год они встречали вдвоем. Их никто не поздравлял, потому что они отключили все телефоны. И они тоже никого не поздравляли. Тянули шампанское из фужеров, смотрели телик и любовались мигающей елкой, которую он притащил домой в самый последний момент, как чувствовал, что пригодится. Она сидела, поджав под себя ноги, а он лежал, положив ей голову на колени. Праздничная елка искрилась всеми огнями, горели на столе свечи, но только он все равно ничего этого не замечал, чувствуя лишь тепло ее тела и легкость ее рук, гладящих его голову. И ему сейчас было так хорошо, что, если бы можно было прямо сейчас остановить время, то он, не задумываясь, его бы прямо сейчас и остановил. И потом уже, когда все случилось, она долго водила в постели по его шрамам пальцем, допытываясь, где он их получил. Сказал, что на войне.
— А вот эту метку где? — ткнула она пальчиком в кругленькую отметину от пулевого ранения чуть ниже левой ключицы.
— Чеченский снайпер промазал, — ответил без всякого желания он, — чуть ниже и прощай.
— И что же ему помешало? — продолжала допытываться она.
— У меня гранатомет оказался мощнее.
Больше ничего не спрашивала, просто прижалась к месту контакта тела с несостоявшейся смертью губами, да так и затихла, погрузившись с закрытыми глазами в какие-то свои мысли. Сколько прошло времени, неизвестно, но, как известно, всему приходит конец, пришел он и их этому пастельному блаженству.