— Ты как всегда права Ивановна, — бубнил в коридоре доктор. — Физические следы такого грандиозного события, как исчезновение самолета в океане, очень даже легко обнаруживаются. Огромное пятно от горюче-смазочных и более двух сот тон мусора на поверхности. Помнишь, как в девяностых хохлы ракетой на учениях случайных евреев сбили, возвращающихся со своей исторической родины на родину неисторическую, так там при первом же облете пятно грязи заметили на поверхности.
— Летели бы и сейчас евреи из Израиля, — заметила со знанием дела медсестра, — так давно бы уже нашли самолет, а кому нужны чучмеки в океане? Никому это не надо, все только для виду волну и гоняют. А я всегда говорила, что нечего летать по этим заграницам, ничего там хорошего нет. Умыкнули самолет и все, ищи ветра в поле. А потом над Украиной заново запустили и… шарах!
— Ну да ладно, не нашего ума это дело, — перебил ее доктор, — что наша ночная больная? Пришла в себя, вспомнила хоть что-то?
— Неа… спит. Натворила делов, бедная, попробуй тут вспомни. Как тот Шумахер, с головой шутки плохи. Может и очухается, а только все равно уже с другими мозгами и мыслями не от себя, — моргнула Ивановна своими большими глазками. — А может она с пропащего Боинга? Она и есть тот самый единственный свидетель, которого все ищут? Спрыгнула с парашюта, да ноги в шнурках запутались, вот головой и того… приложилась к земельке.
— Ох, Ивановна, тебе бы в следователи двигать надо было по молодости, а ты тридцать лет все в сестрах пропадаешь, — усмехнулся доктор. — Сейчас бы столько романов написала бы уже.
— Я знаю, — ничуть не удивилась она, — просто раньше столько вранья по телику не показывали про убийства, чтобы надоумить. Молодая была, дурная, — бросила она через плечо начальнику и «покатилась» по своим делам дальше. — Сейчас бы уж точно такие копейки не получала.
Разговор происходил сразу за дверью, и поэтому больная все слышала, не глухая все же. У нее отшибло память, но не слух. Понимала через слово, но и этого было вполне достаточно, чтобы сделать вполне напрашивающийся вывод, что с ней не все, мягко говоря, в порядке. Как можно «пропадать в сестрах»? В основном же она понимала, о чем шла речь, хотя язык, на котором они беседовали, и был очень корявым. Не поняла только, каких это она дел натворила? «Запуталась в шнурках…», вот уж действительно. Женщина открыла глаза и огляделась. И первое, на что она обратила внимание — был шикарный букет бордовых роз, стоявший в красивой хрустальной вазе на тумбочке возле ее кровати. Про телевизор на кронштейне уже упоминалось, чтобы еще раз этой мелочью не утомлять читателя, а окно украшали вертикальные белые жалюзи, которые были открыты, пропуская в палату солнечный свет, делая и без того светлую комнату еще светлее. Палата была одноместной и довольно уютной, если можно, конечно, применить подобное высказывание к стерильному больничному комфорту. Хоть не в коме, мелькнула в ее голове вполне здравая мысль. Было бы еще хуже, чем тому Шу… махеру. А кто это такой? Больная попыталась вспомнить, но так и не смогла, сколько не пыталась. Представлялся такой негр с черной головой, которому отбили мозги на боксерском ринге, но это и все. Сегодня она не вспомнила даже свою родную маму, если бы даже очень захотела. Вляпалась! Появилась снова Ивановна и, увидев, что больная открыла глаза, тут же поспешила за доктором. Дверь осталась открытой. Не прошло и минуты, как появилось двое в белых халатах. Один потрогал у больной лоб и заглянул в глаза, что-то пробурчал себе под нос, не обращаясь ни к кому, и принялся листать историю болезни. Время от времени он делал по ходу дела какие-то замечания, используя специальную терминологию, обращаясь к напарнику, так что больная даже при всем своем огромном желании все равно его не понимала. Потом он пододвинул к кровати табуретку, присел на нее своим упитанным задом и принялся за вопросы. Больная не отвечала, хотя и предприняла попытку улыбнуться, чтобы дать понять этим двоим, что все прекрасно слышит и даже почти понимает, о чем те ведут речь. Почти…
— Девять часов без сознания, — прояснил ситуацию помощник, стоящий рядом с главным, дежуривший в эту ночь, — Очень даже прогрессивный выход из комы, Шумахер бы позавидовал. Сильный ожог лица, при этом тело почти не пострадало, досталось ногам, но только потому, что были в капроне.
И чего они носятся с этим Шумахером, думала в это время больная, кто такой этот Шумахер? Лежит в соседней палате такой же обгоревшей головешкой, как и она?
— Еще какая информация о больной, — спросил доктор, — откуда она к нам прибыла?
— Прибыла с улицы без документов с ожогами… степени. Сделали все, что могли, Владимир Иванович, жить будет. И если тело еще ничего, можно спрятать под одежду, то лицо требует пластики.
— Вы же как раз по этой части у нас, Станислав Сергеевич, — вот и займитесь.
— Бесплатно? — вскинул тот брови. — У тела даже страховки нет.
— Зачем же бесплатно, придет в себя и заплатит.