Позабудем свои неудачи (Рассказы и повести)

Естественно было бы предположить, что он затихнет, уйдет к себе, прислушается к своему сердцу — единственному авторитету, который я готов был признать. Я желал того ему, нам, — несмотря на легкомыслие и лень, кое-что я все же успел начувствовать и надумать. Видимо, на такой подвиг он был не способен органически, только этим и можно объяснить его новую дружбу— с морским ежом. Они не разлучались целыми днями, совершали дальние путешествия, пару раз Ракуша (я подумывал, не дать ли ему новое имя) не возвращался ночевать. Еж был рад компании — всякая дружба очень ему льстила. Он научился легонько кивать, как кивает тот, чьим мнением дорожат, а вскоре научился не пользоваться этим красивым движением слишком часто и не терять при кивании равновесия. Понятно, говорил бывший советник, еж же кивал и повторял окончания слов или фраз — давал эхо. Рак витийствовал о чести, о благе, о достоинстве, о смысле, истории, о назначении власти, о моделях устроения общества, о законах, о правах и обязанностях, о правосудии, о суде, о морали, нравственности и их отношении к свободе, о служении и поприщах. . «Поприщах», — подхватывал и тянул еж, отводя душу на веселом корне. Оба были счастливы. Проползая как-то мимо, меньше всего желая их отвлечь или им помешать, я угодил как раз под ту часть академической интермедии, где говорилось о пороках. Учитель сделал ученику знак, чтобы тот не пропустил удачу, — лучшего наглядного пособия по данной теме было действительно не сыскать. Что ж, я был вовсе не прочь послужить наукам и полз медленно, вразвалочку, напоминая, скажем, еще и о такой вещице, как наглость. Я уже миновал их, когда рак протяжно, с ферматой (так убедительно никогда бы не вышло у незнакомого с риторикой и существованием стилистических фигур) фыркнул мне вслед. Еж фырчать не умел, возможно, не мог физически, и потому в свою очередь громко сцедил в мою сторону: «Хер моржовый…» О ежик, если бы ты знал, какую полноценную радость ты подарил мне тогда! Словно солнышко живое глянуло, словно воду поменяли, и голова кружанулась сладко, как в детстве, и нежная, конечно же, сразу память, и я, и мы, и Старик, который, похоже, тоже обучил тебя кое-чему. А чего в самом деле безмерно жаль, так это что не взяли Старика тогда в советники, хотя б на часок. Ожил бы наш водный мир, выпростался из косноязычия, стоял бы сейчас над сосудом наперебойный мат, валила бы на диковинку публика со всех миров, себе на потеху и нам на сытную славу.

Через неделю (они где-то путешествовали и только что вернулись) еж постучал ко мне. Я поспешил наружу, надеясь услышать еще что-нибудь из плодов просвещения. Еж, однако, пожаловал по другому делу. Речь он, вероятно, давно забыл или благоразумно решил не полагаться на те вершки и корешки, которыми располагал, потому объяснялся жестами. Он звал меня идти за ним, показывая шипами, всем телом, что вопрос чрезвычайной важности и 1<56

не терпит отлагательств. Мы проследовали к кораллу, где нетерпеливо поерзывал рак. Он располагался к нам задом и в дальнейшем действовал через секретаря: говорил короткую, загодя заготовленную фразу ежу, тот по-быстрому, чтобы не забыть, вываливал ее мне и спешил за фразой следующей. Итак, до моего сведения доводилось, что они с сегодняшнего дня и впредь не являются более ответственными за мою судьбу. (Они — он с ежом, они — раки, они — адепты разума, они — он, — не уточнялось.) Вместе с тем, говорилось далее, существуют обстоятельства, которые не могут быть отданы во власть личного произвола и случайности. Учитывая это, принималось решение:

1. Именем Долга и Традиции обязать меня воспроизвести потомство.

2. Во избежание тупиков, обрывов и провалов в Бездну в генерации следующей воспроизводство осуществить с кандидатурой, указанной в пункте 3.

3. Черепаха Бэлла, отряд пресмыкающихся.

4. Надзор за исполнением решения возложить на ежа морского.

Вопросы, которые я задал после некоторой паузы, были в самом деле крайне глупы.

— А она согласна? А вы уверены, что это возможно в принципе?

— Подите к черту, дурак и формалист! — не без удовольствия передал мне еж; рак уже отваливал, давая понять, что разговаривать нам больше не о чем.

Бэлла, отряд пресмыкающихся, вползала в мои грезы.

Зонд опустился около полудня. Выглядел он не так элегантно, как прежде, — с канатика свисала тина, вместо серебряного кольца было деревянное.