Поздняя греческая проза

Тут можно было увидеть борьбу рассудка со страстью. Благородный человек, заливаемый страстью, пытался он ей противиться, и, выплывая на мгновение из ее пучины, он так говорил самому себе: — Дионисий! Не стыдно тебе, пользующемуся доброй славой самого честного человека во всей Ионии, тебе, к которому относятся с уважением и сатрапы, и цари, и города, отдаваться мальчишеским переживаниям? Только раз увидев ее, ты в нее влюбился! И влюбился во время своего траура, еще не очистив себя перед духами бедной покойницы! Для того ли ты приехал в деревню, чтобы праздновать в трауре свою свадьбу? Свадьбу с рабыней, быть может принадлежащей даже другому? Ведь нет у тебя на нее и купчей. — Но спорил с этими здравыми рассуждениями Эрот, благоразумие Дионисия принимавший в личное себе оскорбление и потому с удвоенной силой раздувавший пожар в душе, мудрствовавшей во время любовной страсти. Наконец, будучи дольше не в состоянии выносить этот спор с самим собой в одиночестве, Дионисий послал за Леоной. Тот понял причину, но прикинулся непонимающим. Будто бы встревоженный, он спросил: — Ты не спишь, владыка? Уж не охватила ли тебя опять тоска по умершей? — Да, — ответил ему Дионисий, — охватила меня тоска, только не по умершей. Я знаю твое доброе ко мне расположение и твою мне преданность, и нет у меня никаких от тебя тайн. Ты погиб, Леона! Ты виновник моих несчастий. Ты внес в мой дом, или, правильнее, в душу мою, огонь. Смущает меня и та неизвестность, какая эту женщину окружает: сказку рассказываешь ты мне о летучем купце, о котором не знаешь ты даже, ни откуда приехал он, ни куда отбыл. И кто же, будучи собственником такой красы, стал бы за один талант втихомолку ее продавать, ее, чья цена равняется царскому состоянию? Это обманул тебя какой-нибудь бог. Припомни же хорошенько, как было дело: кого ты видел? С кем говорил? Скажи откровенно мне: судна ты не видал? — Не видал, владыка, но я о нем слышал. — То-то и оно! Это вышла из моря нимфа или одна из нереид. Бывают веления рока, подчиняющие себе и богов и заставляющие их общаться с людьми: порты и художники нам об этом рассказывают.

Дионисию было приятно убеждать Леону, превознося эту женщину как такую, которая слишком была высока для связи со смертным. Но Леона, желавший угодить своему хозяину, сказал: — Не будем доискиваться, владыка, кто она такая, а если хочешь, я лучше к тебе ее приведу: не огорчай себя мыслью о неудаче, располагая властью в любви. — Этого я никогда не сделаю, не узнав сперва, кто она и откуда, — сказал Дионисий. — Завтра же с утра давай выведаем от нее всю правду. Но чтобы не навлечь на себя нам невольного подозрения, я приглашу ее не сюда, а туда, где увидел я ее в первый раз: пусть мой с ней разговор произойдет перед статуей Афродиты.

5. Так они и порешили, и на следующий же день Дионисий, в сопровождении своих друзей, отпущенников и самых верных из своих рабов, дабы иметь также и свидетелей, пришел в храм. Внимание обратил он и на свою одежду, слегка приукрасив себя, как человек, отправляющийся на свиданье с возлюбленной. Впрочем, был он и от природы красив, высокого роста и выделялся своей величественностью. А Леона пришел к Каллирое, прихватив с собой и Плангону и знакомых Каллирое служанок. — Дионисий — сказал он ей, — человек в высшей степени честный и правомерный. Сейчас он находится в храме, и ты должна. ему, женщина, сказать о себе правду, кто ты такая. Ни в какой справедливой помощи не будет тебе от него отказа. Только говори с ним искренне и ничего от него не утаивай: это всего скорее расположит его к тебе. — Нехотя, но все же пошла Каллироя, ободряемая тем, что происходить разговор у них будет в храме. Когда же пришла она, то привела всех еще в больший восторг, чем в первый раз. Не раскрывая рта, в изумлении стоял перед ней Дионисий. Наконец с трудом, после продолжительного молчания, он проговорил: — Все, касающееся меня, тебе ясно, женщина: я — Дионисий, главный человек в Милете, а пожалуй, и во всей Ионии, благочестие и отзывчивость которого широко всем известны.