Поздняя повесть о ранней юности

Я сидел, опустив голову, и молчал. За эти дни я продумал предупреждения полковника, представил образно все возможные последствия и решил больше на рожон не лезть.

Но оказалось, что капитан тоже не намерен развивать конфликт, и как бы идя на примирение, спросил:

— С мотоциклами знаком? У нас их полтора десятка, но ни одного водителя, все уехали домой.

В это время вошел высокий стройный старшина и, услышав разговор, вмешался:

— Товарищ капитан, я один на четыре БТРа, давайте его мне, пусть стажируется, ведь я скоро должен демобилизоваться.

Так я стал стажером во взводе БТРов, состоящем из четырех американских «скаускардов» (M3A1 Scout Car), стоявших на колодках в парке боевых машин. Старшина Виктор Климентьев недели две обучал меня всему, кроме вождения, а затем приказали один БТР укомплектовать экипажем, боеприпасами, горючим и направить в штаб дивизии. Из батальона автоматчиков нам выделили двух солдат и, явившись по команде, мы узнали, что будем сопровождать экспедиционную машину штаба дивизии ежедневно в Лигницу и обратно, где было управление Северной группы войск.

Экспедиционная машина — небольшой автобус — в сопровождении двух БТРов каждый день преодолевала более 300 километров в одну сторону. Возили в дивизию почту, газеты и спецкорреспонденцию. Старшим в колонне был начальник экспедиции, старший лейтенант. Мы выезжали из дивизии в 5 утра и возвращались часам к 9 вечера, ночевали в помещении комендантской роты. Дозаправку машин бензином производили в Лигнице. Но БТРы ездили на авиационном, стали возникать трудности и один БТР сняли с конвоя.

Так продолжалось до конца августа. Однажды возвращаясь из Лигницы, где нас дозаправили не полностью, уже проехав Тарнов, Климентьев остановил машину, доложил командиру, что если ехать через Жешув, то может не хватить бензина, и предложил поехать другой дорогой, сократив путь на 40 километров. Он показал эту дорогу на карте и сказал, что когда-то ездил по ней, и она вполне проходима для нашей тяжелой машины. Командиру оставалось две возможности: вернуться в комендатуру в Тарнов и просить дозаправки или согласиться с Климентьевым. Он ругался, ворчал, решал, но вмешался майор, ехавший из отпуска и подсевший к нему в автобус в Лигнице:

— Я думаю, проскочим.

Указывая на карту, он аргументировал:

— Это район дальнего полигона дивизии и мы наверняка кого-нибудь из наших встретим, дальше поедем вместе.

Старший лейтенант с большим нежеланием согласился с майором.

Дело в том, что местность, где стояла дивизия, была районом активных действий АК — Армии Крайовой, или Армии Кровавой, как мы ее называли. Хорошо вооруженные, состоявшие почти полностью из бывших военных довоенной польской армии, руководимые польским эмигрантским правительством из Лондона, они хорошо воевали с немцами, нанося им ощутимые удары. Но после войны, не признав просоветского правительства новой Польши, начали воевать с нами. Дивизия несла ощутимые для мирного времени потери. Часто проводимые широкие войсковые операции против них были, как правило, безрезультатны. Так случилось, что при передислокации дивизии в Опельн мне пришлось последним в колонне из 12 машин покидать расположение военного городка. Выйдя рано утром из помещения штаба, а во время войны в нем располагался эвакогоспиталь, мы перешли дорогу и оказались на кладбище, где в тот период хоронили умерших от ран наших воинов. Посчитали могилы, их оказалось 250. Потом мы начали считать могилы погибших за последние 11 месяцев, т. е. за период пребывания дивизии в этом районе. Их было более 600.

Мне неизвестны причины передислокации дивизии, но могу лишь догадываться, что главной была именно эта. Еще немножко и могли бы натворить непоправимое. В один из осенних дней из нашего полка в Восточную Пруссию направили команду в составе 10 человек для погрузки продуктов в вагоны и отправки их в дивизию. В составе этой команды был старшина Иван Галкин, хорошо мне знакомый еще по 26-й дивизии. Утром на входе в столовую я встретил его уже выходящего оттуда с автоматом в руках. На мой вопрос, почему с оружием, он ответил, что едет на неделю в командировку за продуктами. В 11 часов его уже привезли в медсанбат с простреленной головой и ногами, единственного оставшегося в живых из всей команды. Молодой врач, лечивший его, выходил на воздух покурить, когда Ваня терял сознание, и пересказывал то, что слышал от раненого, которого опрашивал особист. Через полтора часа Иван скончался, и врач сообщил об этом собравшейся у медсанбата большой группе солдат и офицеров.