Читаем Поздняя повесть о ранней юности полностью

Его диагноз, цыганский синдром, почему-то показался мне очень смешным, и я смеялся, когда наступала хандра, потом стал петь себе под нос во время работы, уходя таким образом от подступавшей грусти. Влюбляться необходимости не было: моя одноклассница Люба присылала мне 1–2 письма в неделю. В полку за мной утвердилось первенство по письмополучению, и я, влюбленный в нее с самого детства, не помышлял о ком-нибудь другом и свято верил в верность и прочность этого чувства, нисколько не сомневаясь в безусловной обоюдности.

Добрый чеченец Эфендиев сделал так, что я ему поверил, сумел понять происходящее со мною и начал с этим бороться. И вдруг почувствовал, что не безуспешно. Время пошло быстрее, наступило жаркое азербайджанское лето и однажды я получил телеграмму от мамы, что она выезжает и через несколько дней будет в Кировабаде.


Люба Шорник. 1948 г.


Мама приехала и поселилась на квартире в азербайджанской семье врачей, дочка которых училась в Днепропетровском мединституте и жила на квартире у соседей. Она пришла в часть, меня вызвали на КПП, и тут же всему полку стало известно, что ко мне приехала мама. В то время и в тех дальних краях это было весьма редкое явление и командир полка, по ходатайству моего начальника майора Петра Николаевича Корниенко, подписал мне увольнительную на 10 дней с 17-ти до 24-х часов.

Встреча с мамой была, конечно же, радостная, но и грустная. Она рассказала о тяжелом голоде на Украине, о трудностях жить на 600 граммов хлеба вдвоем с Женей. Уехав ко мне, она отправила Женю в Саратов к своему брату Дмитрию, где тот работал директором лесопильного завода, в надежде, что может быть там его подкормят, но, как оказалось, все получилось совсем наоборот: он вернулся оттуда опухшим от голода. Здесь же, в Азербайджане на базаре было всего вдоволь и цены по сравнению с Украиной значительно ниже.

Мама внимательно меня рассматривала, расспрашивала о ранении, и как это произошло. Я что-то врал, стараясь приуменьшить пережитые опасности, но Борис, оказывается, описывал все очень подробно, и от его мамы она знала больше, чем я думал. В наших разговорах с мамой все время присутствовала какая-то волнующая напряженность, и я не понимал, что это значит, но, не выдержав, спросил прямо. Она долго плакала, а потом рассказала, что в конце 1945-го к ней на работу заходил солдат, служивший вместе со мною, но не застав ее, громко, чтобы слышали все ее коллеги, попросил передать ей от моего имени, что я от нее отказываюсь и знать больше не желаю. И я вспомнил, что в нашей батарее был один днепропетровец, занимавшийся починкой обуви, и воевать его не могла заставить никакая сила. Когда мы демонтировали лагерь и уезжали в Юкермюнде, каждому солдату раздали на сохранение какую-нибудь вещь общего пользования. Мне достался большой, 4x5 метров, красивый напольный ковер. В стационарных казармах в Скампе, когда оборудовали красный уголок, я расстелил его там и сверху, естественно, поставили столы и стулья. Уезжая домой, этот мой земляк стал просить меня отдать ему этот ковер для передачи мне домой. Я наотрез отказался, он и пригрозил тем, что буду его долго помнить. В 1954 году я встретил его в кинотеатре «Победа», он был с дамой, поэтому объясняться с ним мне было неудобно.

На сберкнижке у меня оставалась еще тысяча рублей, я получил их и отдал маме. За эти деньги можно было купить 20 килограммов муки. Азербайджанская семья, где жила мама (глава семьи был главврачом городской больницы), устроила так, что она смогла заработать еще денег, обшивая их и всю их родню. Вспоминая тех людей и слыша нынешний горбачевско-перестроечный термин — лица кавказской национальности — стыжусь за содеянное братками-демократами. Русский философ В. Соловьев, объясняя национальный вопрос в России, доказывал, и не без оснований, что такового не существует, ибо наше государство изначально складывалось как многонациональное, и на его просторах прекрасно уживались труженики всех народов. А то, что принято называть национальным вопросом в нашем большом государстве, относится к культуре управления этими народами. В 1989 году «Новый мир» опубликовал статью Вл. Соловьева «Национальный вопрос в России», исключив из нее эту базовую идею не без помощи главных идеологов, которых возглавлял А. Яковлев, ибо она прямо указывала на ответственных за уже горевшие Карабах, Сумгаит и Баку.

Мама уехала вместе с дочкой гостеприимных хозяев. До Тбилиси их проводили и усадили в вагон, следующий до Киева через Днепропетровск, два хозяйских сына.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное