Поздняя повесть о ранней юности

По селу ходило много постороннего люду: ремесленники, врачеватели, гадалки и просто шатающиеся в поиске где и что украсть. Местные полицаи стали проверять по хатам — где, кто и почему живет посторонний. Чтобы не попадать к ним на заметку, мы собрались и со случайной оказией уехали домой, пробыв в селе две недели. Хозяйский родственник ехал в город на санях с лошадью, мы благополучно докатились до самого дома.

После этого мама одна еще несколько раз ездила на короткое время в село, что-то зарабатывала, а потом изменила вовсе форму работы. Перешла с индивидуального на массовый пошив наиболее ходовых вещей: бурки, телогрейки, безрукавки и женские полупальто, которые сбывала приезжавшим в город селянам за продукты, в основном кукурузу. Очевидно, оставлять нас одних мама больше не решалась.

Так мы начали 1942 год, первую зиму оккупации. Наиболее запомнившиеся события того периода я уже описал. К некоторым, особенно интересным, я буду возвращаться, не соблюдая хронологической последовательности, ибо через много лет без дневниковых или хотя бы тезисных записей сделать это очень трудно, а вернее — невозможно.

Ближе к весне мама определила меня «подмастерьем» к Ивану Петровичу Борщу, бывшему мужу нашей тетушки, не попавшему в армию из-за очень плохого слуха и работавшему в областной больнице. В полуподвале здания, в котором сейчас неврологическое отделение, была мастерская, где он точил хирургические инструменты для той части больницы, в которой лечили местное население.

Работа в этой мастерской была интересной и весьма разнообразной. Вначале я помогал устанавливать станки для заточки, доводки и полировки инструмента. Затем приспособления для направки инструментов для бритья. Со временем я кое-чему научился у своего наставника: узнал, что такое шлямбур, зенкер, штангенциркуль, развертка, разницу между отрезным, заточным, шлифовальным и полировальным кругами, по размеру гайки или болта брал нужный ключ, не глядя на цифры у головки, научился затачивать сверла и работать ими и еще многим слесарным премудростям.

Кроме того, Иван Петрович был хорошим часовым мастером, а так как в то время с часами было много проблем, ему носили для ремонта самые разнообразные системы. Это была отличная школа. Месяца через полтора-два ходики и будильники он полностью доверял мне, и я с ними благополучно справлялся.

Своим детям и внукам я часто говорил, изобретая самые различные формы передачи информации: нужно помнить, что лишних знаний не бывает и что самый легкий багаж в жизни — это знания.

Но, очевидно, что каждое поколение должно наступить на собственные грабли, ибо почти ничего из моего опыта им до сих пор не пригодилось. В каких-то книгах по психологии я прочитал, что при нормальных условиях, то есть в отсутствие природных или военных катаклизмов, последующие поколения используют опыт предыдущих всего на двадцать четыре процента, а повышение этой величины на два процента могло бы кардинально улучшить мироздание.

Со временем в мастерской появились и были установлены два токарных станка: один большой, но очень старый, а второй маленький, для часовых деталей. На обоих я научился работать и мог выточить простую деталь, нарезать резьбу, а на маленьком — даже ось для анкерного колеса будильника. Все знания, полученные в этой мастерской, мне в будущем очень пригодились.

Из особенно интересных событий того периода мне запомнились два. Какой-то работник больницы пришел и рассказал о сожженном иконостасе в Преображенском соборе, после того, как объявили, что там будет отслужен молебен в честь большой победы германского оружия и выхода немецких войск к Волге. Давать оценку этому святотатству я не могу, да и не хочу. Могу только свидетельствовать, что людей в городе, которым эта «победа» была, как кость в горле, было значительно больше, и, слава Богу, что нашлись смельчаки, выразившие таким образом мнение большинства. И не было стыдно священнослужителям за молебен, который мог бы состояться.

Я, конечно же, сбегал и посмотрел на случившееся. Вокруг суетились полицаи, близко никого не подпускали, но мне удалось заглянуть внутрь. По характеру разрушений было похоже, что в иконостас швырнули бутылку с горючей смесью и гранату.

Еще одним занимательным свидетельством периода моего пребывания на территории областной больницы было визуальное знакомство с работницей управления (не то старшей сестрой, не то секретарем главврача) Зоей. Крупная, с весьма округлыми частями тела и полными ногами, она была в курсе всех дел в больнице, вникала в деятельность всех служб. И, очевидно, с ней все считались, советовались и спрашивали разрешения. Не любила она только моего Ивана Петровича, не заходила к нему в мастерскую и лишала его некоторых привилегий, которыми пользовались отдельные сотрудники больницы, в виде тарелки баланды, называемой супом.