Поздние новеллы

Юноше Ксаверу подобные страдания неведомы. Он подает даже с удовольствием и делает это с известной ловкостью, сколь естественной, столь и тренированной, поскольку когда-то прислуживал в ресторане. В остальном же он и в самом деле отпетый бездельник и вертопрах — с положительными качествами, как всякую минуту готовы признать его не предъявляющие завышенных требований хозяева, но все-таки невозможный вертопрах. Нужно принимать его таким, каков он есть, и не ждать от терновника смоквы. Он дитя разнузданного времени, яблочко от яблони, эталон своего поколения, революционный слуга, симпатичный большевик. Профессор называет его «распорядителем торжеств», поскольку в чрезвычайных ситуациях, когда весело, он ведет себя вполне ответственно, проявляет сообразительность и предупредительность. Но совершенно незнакомого с понятием о долге молодого человека так же трудно убедить выполнять скучно-текущие, будничные обязанности, как некоторых собак — прыгать через палку. Судя по всему, это противоречит его природе, что обезоруживает и заставляет скорее махнуть на него рукой. Ради любого конкретного, необычного, забавного дельца он готов вскочить с постели хоть ночью. Но вообще раньше восьми не встает — не встает и всё, не прыгает через палку; зато с утра до вечера по всему дому — от кухонного полуподвала до чердака — раздаются волеизъявления его свободной натуры: губная гармошка, хриплое, но прочувствованное пение, радостное насвистывание; а дым от сигарет окутывает буфетную. При этом он просто стоит и смотрит, как трудятся низринутые дамы. Утром, когда профессор завтракает, он отрывает у него на письменном столе листок календаря, в остальном даже не притрагивается к кабинету. Доктор Корнелиус неоднократно призывал его оставить календарь в покое, поскольку Ксавер имеет склонность отрывать и следующий день, рискуя нарушить весь порядок. Но эта работа — отрывать листки календаря — нравится юному Ксаверу, и он не собирается от нее отказываться.

Он, кстати, любит детей, это относится к числу его достоинств. Самым душевным образом играет с маленькими в саду, талантливо что-нибудь вырезывает им или мастерит, а то и толстыми губами читает вслух книжки, что производит довольно странное впечатление. Он всем сердцем любит кино и, посмотрев какую-нибудь фильму, впадает в печаль, тоску и принимается разговаривать сам с собой. Его волнуют неопределенные мечты в будущем самому принадлежать этому миру и составить в нем свое счастье. Он основывает их на отбрасываемых волосах и физической ловкости и отваге. Нередко забирается на ясень перед домом — высокое, но непрочное дерево — и, перелезая с ветки на ветку, добирается до самой верхушки, так что у всех, кто его видит, захватывает дух. Наверху закуривает сигарету, раскачивается во все стороны, причем высокая мачта шатается до основания, и высматривает какого-нибудь проходящего мимо кинодиректора, который пригласил бы его сниматься.

Замени он свою полосатую куртку на приличный костюм, запросто мог бы тоже потанцевать — не слишком выбивался бы. Дружеское сообщество «больших» весьма пестро; бюргерский вечерний наряд хоть и попадается среди молодых людей, но не довлеет, он прорежен типами вроде песенника Мёллера, причем как в дамском, так и в мужском варианте. Профессору, который стоит у кресла жены и присматривается к гостям, не очень хорошо, лишь понаслышке известны социальные условия, в каких живет смена. Это гимназистки, студентки и мастерицы; в мужской части — порой совершенно авантюрные, изобретенные именно данным временем существа. Бледный, вытянувшийся, как каланча, юноша с жемчужинами на рубашке, сын зубного врача, — не что иное, как биржевой спекулянт и, судя по тому, что слышал профессор, живет в этом качестве, как Аладдин со своей волшебной лампой. Держит автомобиль, устраивает для друзей вечеринки с шампанским и при любой возможности раздает им подарки — дорогостоящие сувениры из золота и перламутра. Он и сегодня принес юным хозяевам подарки: Берту — золотой карандаш, а Ингрид — серьги, поистине варварского размера кольца; правда, их, к счастью, не нужно по-настоящему продевать в мочки, они прикрепляются к уху зажимом. «Большие» со смехом показывают подарки родителям; те, выражая восхищение, вместе с тем покачивают головами, а Аладдин издали несколько раз кланяется.