Поздний экспресс

Пальцы пробегают по гладкой теплой коже, задевают соски. Твердые. Он вздрагивает. И последняя пуговица сдается под натиском ее второй руки. Вик застонал, когда ее губы, а следом и язык, прикасаются к его груди. Стон означает окончательную капитуляцию. Окончательную и безоговорочную. Он сводит ее с ума. Она сводит его с ума. Надя сама не верит, что говорит это, но…

– Вик, я хочу тебя…

– Ты же уже… – неуверенно уронил он.

– Хочу еще!

– Хорошо.

– Витя… Не думай, что я куплюсь на это твое «хорошо» еще раз! Я хочу тебя по-настоящему.

– Надя, я же…

– Внутри…

– Черт…

– Договорились? Вот и славно…

Рубашка исчезает в темноте. Но, несмотря на капитуляцию, штаны и всё остальное он снимает сам. И они наконец-то вместе. По-настоящему, кожа к коже, дыхание к дыханию, сердцебиение к сердцебиению. Губы уже вспухли и горят у обоих – так жадно они целуются, пальцы, особенно его – нагло, бесстыже и тем не менее нежно – по всему ее телу, языки переплетаются в поцелуе – убийце разума.

– Надь, ты точно этого хочешь?..

– Не заставляй меня просить…

Очередной беспомощный стон Вика, который сводит ее с ума.

– Вик, пожалуйста…

– Девочка моя…

И вот он уже почти в ней. Замер, напряженный. Его плечи, руки – всё дрожит от едва сдерживаемого желания в последнем немом вопросе.

– Да… – Стон-выдох ему на ухо.

И он двигается вперед.

Нестерпимо медленно, хотя ничто ему не мешает. Она гладкая, влажная, готовая его принять, более чем готовая, истекающая от готовности. Но он не торопится, совсем. Медленно, очень медленно. Но наконец-то полностью в ней.

– Не больно? – шелестит его тихий голос.

– Ви-и-ик… А ты можешь задавать свои дурацкие вопросы и двигаться одновременно?

– Могу. Но ты мне скажи, обязательно скажи, если будет больно…

– Двигайся, черт тебя подери! – Она резко обхватывает его бедрами.

Даже железное самообладание, замешанное на страхе причинить боль любимой, может исчерпаться. Он начинает медленно, но быстро теряет себя. От того, как она прогибается под ним, как вжимается в него, как впиваются в его плечи ее ногти. И ее всхлип, такой жалобный, такой знакомый. Замер, парализованный ужасом.

– Больно?

– Еще раз спросишь – укушу!

Он вздрагивает, дыхание пресекается.

– Кусай!

Ее зубы с наслаждением впиваются в теплое соленое плечо. Его шипящий выдох.

– Еще раз остановишься – укушу до крови!

Он срывается снова. Уже не может остановиться. Но, похоже, она этого и не хочет. И это выносит ему мозг.

Его удерживает от окончательного падения какая-то тонкая ниточка. Сотканная из дрожи ее тела. Из ее стонов, всхлипов, шумного дыхания. Из напряжения ее живота. Такая жаркая, сладкая, сводящая его с ума… Его Наденька… Должен ее дождаться, хочет с ней, вместе…

Изогнувшись, он опускает руку между их телами. Прижимает пальцем там, где горячо и влажно бьется ее пульс. Совсем громкий стон. Она резко выгибается под ним. Не отпускает ее, помогает, гладит там. Смертельно хочет, что бы она с ним, а он уже не может больше сдерживаться, но с ней, только с ней. И сейчас нет ничего важнее: чтобы они вдвоем, чтобы она с ним…

Дыхание срывается. Миры рушатся. И Наде не остается ничего другого, как снова…

…Улететь. Неудержимо, долгожданно, с ним. Вик, не сумев сдержать себя, падает на нее, еще вздрагивающую под ним. Перестук сердец, переплетаются светлые и темные влажные локоны, смешивается редкое рваное дыхание. И на какое-то время они замирают.

Он не раз представлял себе, как бы это могло у них быть. Мечтал, потому что больше у него ничего не было. И потому что не мог иначе. Почему-то в его мечтах она всегда была внизу, под ним. И его нелепо и смешно всегда волновало, как бы не придавить ее. Она такая маленькая, а он… он – нет. Именно поэтому он довольно быстро, будто на рефлексе, как только начал хотя бы немного соображать, перевернулся на спину. Не отпуская ее от себя, даже не покидая. Она довольно выдохнула ему в грудь, будто всегда так лежала на нем. Потерлась щекой. Говорить не хочется ни ему, ни ей. После всего, что было, словами добавить уже нечего. Он гладит ее волосы, она ласкает дыханием кожу на его груди.

А потом, спустя какое-то время… Ласка ее дыхания становится совсем неощутимой, тихой. И тело ее на нем… такое расслабленное.

– Надя?..

Тишина в ответ. Заснула. И негромко, ей в макушку:

– Я люблю тебя.

Теперь добавить точно нечего. Он ее усыпил, он снова плюшевый медведь, но сейчас его это совершенно не беспокоит. Свободной рукой натягивает на них обоих одеяло. И согретый теплом ее тела, крепко, по-настоящему засыпает.