Поздний эллинизм

Однако, несмотря ни на какую непосредственность общения с богами и демонами, неоплатоники, конечно, не могли быть просто мифологами. Времена чистой и непосредственной мифологии прошли безвозвратно вместе с породившей их общинно-родовой формацией. Античный мир уже больше тысячелетия жил в атмосфере рабовладельческой формации, которая принесла с собою описанное у нас выше освобождение личности (конечно, то частичное и условное, на которое способна эта формация) и вместе с ним критическое отношение к мифологии. Это тоже делало рабовладельческую идеологию раз навсегда критической и, несмотря ни на что, вносило в нее ничем неискоренимую секуляризацию. Эллинистически-римское освобождение личности, углубившее эту принципиальную свободу до такой степени полной изоляции этой личности, в последние века Римской империи стало уже переносить на эту личность демонические, то есть мифологические, свойства. Но и в таком виде все равно не могло получиться прежней и непосредственной мифологии.

Воспитанная на тысячелетнем критицизме, человеческая личность того времени не могла не перерабатывать этой мифологии в свете своих внутренних переживаний, не могла не преломлять ее сквозь призму своего субъективного мышления и своих глубоких и развитых чувств. Простая, непосредственная и объективно-реальная мифология была бы для нее несносной скукой, чем-то слишком наивным и детским, чем-то пустым и бессодержательным. Поэтому старая греческая мифология реставрируется в неоплатонизме как предмет очень глубоких размышлений и как предмет весьма интенсивных и острых внутренних ощущений и чувств.

Реставрированная во всей своей непосредственной данности, греческая мифология здесь, конечно, не нуждалась в доказательствах. Однако она нуждалась в том, чтобы найти для себя мыслительную, логическую обработку, в том, чтобы стать предметом философии. Поэтому каждое божество и каждый тип демонов рассматриваются в неоплатонизме как необходимое звено в системе человеческого знания о мире, в системе человеческого мышления вообще. Можно сказать, что боги и демоны рассматриваются здесь как необходимые логические категории, так что теология и демонология превращаются здесь в тончайше развитую таблицу категорий. Неоплатонизм есть поэтому не просто мифология, на философия мифологии,

4. Диалектика мифа

Если формулировать основной метод этой философии мифологии, то необходимо вспомнить те философские системы эпохи греческой классики, которые ставили своей специальной задачей увековечить открывшийся им гилозоистический космос, то есть объяснить его при помощи теории идей и форм. Другими словами, неоплатонизм был также реставрацией платонизма и аристотелизма, так что его философия мифологии оказалась не чем иным, как платонически-аристотелистской диалектикой мифа.

С другой стороны, эллинистически-римский субъективизм проявился здесь не только в виде развитой логической системы мифологии, но и в виде весьма утонченных и искусных методов перевода объективной мифологии на язык интимных человеческих переживаний, в виде глубоко продуманных теорий аскетизма и всякого рода внутренних постижений и экстазов. Демонология ценилась здесь как внутренняя культура человеческих переживаний, как теория всякого рода умозрений и вдохновений. Здесь, как и в упомянутой только что диалектике мифологии, сказался косвенный и опосредствованный характер всего эллинистически-римского мира, который уже не мог исповедовать старинной мифологии в ее прямом и наивном смысле, то есть порождать ее из себя в стихийном и естественном порядке. Он мог создавать эту мифологию только своими собственными сознательными усилиями; и она для него была интересна не сама по себе, но как трамплин для зрелой культуры мысли и чувства. Неоплатоники брали из жизни античного духа самое далекое, самое старинное, самое непохожее на какую-нибудь цивилизацию или критическую мысль; и это была мифология. Но эту максимальную старину они реставрировали при помощи максимально новых, максимально цивилизованных и культурных методов; и это была диалектика, в своем утончении доходившая до схоластической эквилибристики, до какого-то исступленного балета логических категорий. И этот синтез самого старого и самого нового в неоплатонизме так же естествен и понятен, как и породившая его эпоха феодализации Римской империи, когда одряхлевшая и умирающая рабовладельческая формация пыталась оживить и воскресить себя реставрацией общинно-родовых отношений, которых, конечно, нельзя было реставрировать целиком, но которые можно было путем сознательных усилий все же довести до степени патроната, патроциниев, пекулия, колоната и вообще до рационального экономического использования личных отношений между живыми людьми. В этой феодализации поздней Римской империи тоже причудливым образом объединилось старчество и детство античного мира; и тут тоже трудно решить, есть ли это конец античного мира и его общественной формации или это начало нового мира и новой, еще небывалой общественной формации.