Поздний эллинизм

Все дело заключается в том, что почти вся новоевропейская философия (а в основном это продолжается и до настоящего времени) построена на глубочайшем расколе субъекта и объекта. Здесь почти всегда либо изолированный субъект влияет на такой же объект и проецирует на него свои же собственные субъективные построения и настроения, либо изолированный объект игнорирует всю специфику субъективно-человеческой жизни и трактует ее лишь как продолжение и заключительную закономерность все того же объективного развития вещей. Поэтому не удивительно, что в рационализме восторжествовал человеческий субъект, а объект оказался либо чем-то непознаваемым, либо сеткой все тех же субъективных переживаний. То же самое случилось и с новоевропейским эмпиризмом, в котором, наоборот, своеобразие человеческого субъекта потонуло в закономерном протекании чувственных вещей. И вот совсем другую картину соотношения субъекта и объекта мы находим в антично-средневековой философии. Но говорить о средних веках сейчас не входит в нашу задачу. Что же касается античности, то отдавать себе в этом полный отчет абсолютно необходимо.

Античность не знает субъекта без объекта или объекта без субъекта. Здесь речь может идти только о том или другом смешении субъективного и объективного начал, только о том или ином их превалировании, только о той или иной их дозировке. Сами же эти области субъекта и объекта ни в какой мере не могут разрывно противопоставляться одна другой, так что все искусство историка античной философии только и заключается в изображении того конструктивного целого, которое приобретает в основе всегда одинаковое тождество субъекта и объекта.

3. Эстетическое значение указанного тождества

Но для нас в настоящей работе важно не просто само тождество субъекта и объекта, которое можно рассматривать и вне всякой эстетики. Для нас важно то, что и все эстетическое вообще обязательно возникает только на почве тождества субъекта и объекта. Сказать, что все эстетическое только субъективно или только объективно, - это значило бы впадать в те или другие весьма односторонние, недоказуемые и только вкусовые оценки. Совершенно недоказуемо, если мы, находясь в театре и наблюдая игру актеров, начнем вдруг думать, что это только наша собственная выдумка и что на сцене вовсе не изображается объективно существующая жизнь в тех или иных, пусть больших или малых, своих проявлениях. Конечно, это перед нами изображение той или иной объективной жизни, пусть в каком-нибудь специальном преломлении. Но сказать, что наблюдаемая нами театральная сцена есть только простая объективность, это тоже будет довольно вздорным суждением, поскольку и в самой жизни драматург мог выбирать те или иные субъективные состояния, и актеры, исполняющие данную пьесу, тоже проявляют каждый раз те или иные субъективные свои способности или наклонности. Да, наконец, и сами мы, зрители этой театральной пьесы, тоже можем одно переживать весьма глубоко и остро, а мимо другого проходить достаточно равнодушно и без всякого специального внимания. Конечно, то же необходимо сказать и о всяком другом искусстве и, даже больше того, о любом нашем эстетическом переживании, которое всегда имеет перед собой так или иначе понимаемый им предмет и которое всегда так или иначе отличается теми или другими настроениями и переживаниями. Поэтому не только неоплатонизм или вся античная философия, но и всякая философия вообще, если она базируется на исходном тождестве субъекта и объекта, в основе своей по необходимости является именно эстетикой. Можно не говорить ни слова о таких предметах, как прекрасное, красота, трагическое, комическое, возвышенное, низменное, юмор, наивное, гротескное или бурлескное, и - все равно во всех этих случаях речь будет идти не о философии вообще, а именно об эстетике, если только всерьез в основе всех этих изображений будет залегать тождество субъекта и объекта.